Секрет Полишинеля   ::   Сан-Антонио

Я опять вынимаю пропуск, и он довольно грациозно кивает.

— Можно видеть профессора? — спрашиваю я, подкрепляя просьбу любезной улыбкой, которой место на первой странице “Сине-Ревеласьон”.

— Вас проводят.

Он нажимает пальцем с ногтем в трауре на кнопку. Где-то в домишке раздается звонок, и появляется очень симпатичная особа, чей лифчик явно надут не осветительным газом.

Она платиновая блондинка, одетая в белый халат и черные чулки, самые что ни на есть модные сейчас, а ее лукавый вид вызвал бы игривые мысли у целого научного симпозиума.

Она осматривает меня, изучает, оценивает и просит следовать за ней, что я делаю с большой охотой, сожалея лишь о том, что мы направляемся в кабинет старого профессора, а не в отельчик “Пу-Нерве”, где номер двадцать два перманентно зарезервирован для меня.

Она выходит из холла в коридор, ковер в котором протерт до пола. Освещение составляет одна-единственная засаленная лампочка, глупо висящая на проводе, как одинокая груша на лишившейся листьев осенней ветке.

Прежде чем мы доходим до конца коридора, я спрашиваю ее своим самым нежным голосом:

— Вы секретарша профессора?

— Да, месье, — отвечает она.

— Он умеет подбирать персонал, — высказываю я свою оценку.

Она издает тихий смешок, идущий прямо в глубины моей души.

Осмелев, я развиваю достигнутое преимущество:

— А чем вы занимались во внерабочие часы до встречи со мной?

Тут она бросает супервзгляд, призванный растопить меня. Такие взгляды производят в спинном мозге короткое замыкание.

— Ждала вас, как видите, — щебечет куколка.

Мне кажется, она умирает от скуки в этом поместье и антирадиационные ученые ее достали. Умники хороши в журнале “Ревю де монд”, а если общаться с ними изо дня в день, то волком взвоешь.

Пообещав себе в самое ближайшее время развлечь красавицу, я вхожу следом за ней в большую комнату, меблированную металлическими картотеками, столом, тоже металлическим, и креслами из труб.

Эти предметы резко контрастируют с архитектурой рококо дома… Тут есть обивка на стенах, лепные украшения, ковры, правда истертые. Даже вольтеровское кресло, забытое в углу и брызгающее соломой.

Красавица показывает мне на это неприветливое сиденье.

— Подождите, я предупрежу профессора. Она снимает трубку стоящего на столе телефона. Мужской голос говорит, что слушает ее, и тогда киска начинает докладывать обо мне. Говоря, она выделывает арабески задницей, чтобы вдохновить меня. Она из тех девушек, что умеют сделать спину красноречивой.

Положив трубку, она для разнообразия одаряет меня улыбкой в пятьсот вольт. Или я ошибаюсь, как говорил один месье, полагавший, что не побрился, потому что вместо зеркала смотрелся в одежную щетку, или мое пребывание в этой лаборатории будет иметь очень приятные стороны.

— Вы здесь единственная женщина? — спрашиваю я с невинным видом.

— Да.

— Тогда вам нужны доспехи, чтобы ходить па дому, да? Она пожимает плечами с обидным для обитателей поместья видом.

— Знаете, живущие в этом доме больше думают о работе, чем о женщинах…

— Глупцы! Как будто в жизни что-то может быть важнее улыбки красивой девушки!

Она окидывает меня крайне доброжелательным взглядом.

— Зато вы кажетесь мне очень предприимчивым!

— Это у меня с рождения. Моей кормилицей была Лоллобриджида той эпохи, что навсегда вылечило меня от всех комплексов.

Она смеется, но недолго, потому что входит профессор Тибоден, и у меня сразу пропадает всякое желание ухлестывать за прекрасной блондинкой, к тому же она исчезает на цыпочках.

Тогда я полностью посвящаю свое внимание разглядыванию Тибодена. Это невысокий серый старик. Когда я говорю “серый”, это не образное выражение, а точное описание. Он тощий, даже костлявый.