Поэтический побег   ::   Абаринова-Кожухова Елизавета

Это нужно было сделать ради его же безопасности. Мы не можем допустить, чтобы Россия потеряла своего величайшего поэта.

ВУЛЬФ. Мы?..

ПУЩИН (без всякого пафоса, как нечто разумеющееся). Мы – члены тайного общества, призванного свергнуть ненавистное самодержавие и уничтожить позорное крепостное право.

ВУЛЬФ. Вот оно что… Ну и причем тут Пушкин?

ПУЩИН (не сразу). Знаете, я ведь дружен с ним еще с юности. Да что там, с самого детства, с Лицея. Нас даже поначалу путали Пущин, Пушкин. А потом еще долго принимали за родственников… Ну да не в этом дело. Ежели он узнает о заговоре, то наверняка не удержится и присоединится к нам, не задумываясь о последствиях.

ВУЛЬФ. Но отчего же непременно присоединится? Одно дело писать предосудительные стишки, а вступать в тайное общество – все ж-таки совсем другое.

ПУЩИН. Если бы все дело было в убеждениях, то я безо всяких сомнений открылся бы Александру и даже сам принял бы его в общество. Но он может ввязаться в заговор просто из благородного порыва, более того, из дружеского участия – ведь среди нас много его знакомцев. Разумеется, я не буду называть имен, скажу только, что в обществе состоят и некоторые из наших с ним лицейских товарищей. И даже его собратья по перу…

ВУЛЬФ. Уж не Рылеев ли?

ПУЩИН (с явным неудовольствием). Ну я же сказал – никаких имен. Теперь-то вы понимаете, Алексей Николаич, для чего нам нужно было отправить Пушкина за границу. И если наше дело увенчается успехом, то он вернется в новую, свободную Россию. Ну а ежели нет… (Вздыхает, словно предчувствуя худшее).

ВУЛЬФ (поспешно). Не будем о грустном. Вы же, Иван Иваныч, как я понял, прямиком из Петербурга…

ПУЩИН. Из Москвы.

ВУЛЬФ. Тем более! Расскажите, чем живет наша первопрестольная.

ПУЩИН. По правде сказать, жизнь в первопрестольной скушна и однообразна. Вот разве что «Горе от ума» ее слегка встряхнуло. (Указывая на привезенную рукопись) Хотел Пушкина попотчевать, но – увы…

ВУЛЬФ. «Горе от ума»? Как будто я что-то слышал…

ПУЩИН. Комедия в стихах. О том, чтобы ее печатать, пока что и речи быть не может, а уж тем более играть на театре, но пиеса бесподобная!

ВУЛЬФ. Вот бы почитать.

ПУЩИН. Отчего ж нет? Правда, оставить вам список я не могу должен обратно вернуть. Мне его для того только уступили, чтобы Пушкину показать. (Листает рукопись) Чего бы вам прочитать? Да тут что ни строчка – афоризм!

ВУЛЬФ. Ну так не ищите, раскройте наугад.

ПУЩИН (раскрывает наугад). О, как раз удачное место. (Читает сначала скоро и чуть монотонно, затем его голос приобретает сдержанную ярость)

Где, укажите нам, отечества отцы,

Которых мы должны принять за образцы?

Не эти ли, грабительством богаты?

Защиту от суда в друзьях нашли, в родстве,

Великолепные соорудя палаты,

Где разливаются в пирах и мотовстве,

И где не воскресят клиенты-иностранцы

Прошедшего житья подлейшие черты.

Да и кому в Москве не зажимали рты

Обеды, ужины и танцы?

Не тот ли, вы к кому меня еще с пелен,

Для замыслов каких-то непонятных

Дитей возили на поклон?

Тот Нестор негодяев знатных,

Толпою окруженный слуг;

Усердствуя, они в часы вина и драки

И честь и жизнь его не раз спасали: вдруг

На них он выменял борзые три собаки!!!

Или вон тот еще, который для затей

На крепостной балет согнал на многих фурах

От матерей, отцов отторженных детей?!

Сам погружен умом в Зефирах и Амурах,

Заставил всю Москву дивиться их красе!

Но должников не согласил к отсрочке:

Амуры и Зефиры все

Распроданы поодиночке!!!

Вот те, которые дожили до седин!

Вот уважать кого должны мы на безлюдьи!

Вот наши строгие ценители и судьи!..

ВУЛЬФ (с искренним восхищением). Великолепно! Не в обиду будь сказано, но эдак и Пушкин не напишет.