Поэзия Микеланджело в переводе А М Эфроса   ::   Микеланджело Бонарроти

Привычкою смиряем тигр, питон И лев, в лесу родившийся для воли: Юнец, творящий вещь в поту и боли, Прибытком сил за труд вознагражден

Но иначе огонь себя являет: Зеленых прутьев пожирая сок, Он мерзнущего старца согревает,

Он юных сил в нем возрождает ток, Живит, бодрит, опять воспламеняет, И вот уж тот любовью занемог.

Кто в шутку или впрямь изрек, Что стыдно старцу пламенеть любовью К высокому, - тот предан суесловью!

34

Высокий дух, чей образ отражает В прекрасных членах тела своего, Что могут сделать Бог и естество, Когда их труд свой лучший дар являет.

Прелестный дух, чей облик предвещает Достоинства пленительней всего: Любовь, терпенье, жалость, - чем его Единственная красота сияет!

Любовью взят я, связан красотой, Но жалость нежным взором мне терпенье И верную надежду подает.

Где тот устав иль где закон такой, Чье спешное иль косное решенье От совершенства смерть не отведет?

35

Скажи, Любовь, воистину ли взору Желанная предстала красота, Иль то моя творящая мечта Случайный лик взяла себе в опору?

Тебе ль не знать? - Ведь с ним по уговору Ты сна меня лишила. Пусть! Уста Лелеют каждый вздох, и залита Душа огнем, не знающим отпору.

Ты истинную видишь красоту, Но блеск ее горит, все разрастаясь, Когда сквозь взор к душе восходит он;

Там обретает божью чистоту, Бессмертному творцу уподобляясь, Вот почему твой взгляд заворожен.

36

Скорбит и стонет разум надо мной, Как мог в любви я счастьем обольститься! И доводом и притчею живой Меня корит и молит вразумиться:

"Что черпаешь в стихии огневой? Не только ль смерть? Ведь ты же не жар-птица?" Но я молчу: нельзя чужой рукой Спасти того, кто к смерти сам стремится.

Мне ведом путь и блага и страстей, Но втайне мной другое сердце правит; Его насилье слаб я побороть.

Мой властелин живет меж двух смертей: Одна - страшна, другая же - лукавит, И вот томлюсь, и чахнут дух и плоть.

37

Когда моих столь частых воздыханий Виновница навеки скрылась с глаз, Природа, что дарила ею нас, Поникла от стыда, мы ж - от рыданий.

Но не взяла и смерть тщеславной дани: У солнца солнц - свет все же не погас; Любовь сильней: вернул ее приказ В мир - жизнь, а душу - в сонм святых сияний.

Хотела смерть, в ожесточенье зла, Прервать высоких подвигов звучанье, Чтоб та душа была не столь светла,

Напрасный труд! Явили нам писанья В ней жизнь полней, чем с виду жизнь была, И было смертной в небе воздаянье.

38

Когда скалу мой жесткий молоток В обличия людей преображает, Без мастера, который направляет Его удар, он делу б не помог,

Но божий молот из себя извлек Размах, что миру прелесть сообщает; Все молоты тот молот предвещает, И в нем одном - им всем живой урок.

Чем выше взмах руки над наковальней, Тем тяжелей удар: так занесен И надо мной он к высям поднебесным;

Мне глыбою коснеть первоначальной, Пока кузнец господень - только он! Не пособит ударом полновесным,

39

Уж если убивать себя пристало, Чтоб смерть очам вернула горний свет, То лишь тому, кто верой был согрет, Но жил в скорбях и бедствовал немало.

Но у людей с жар-птицей сходства мало, Не возвращает жизни им рассвет; В руках - ленца, в ногах проворства нет.

40

Кто ночью на коне, тот вправе днем На миг прилечь и подремать немного, Вот так-то жду и я, что отдохнем, О, жизнь моя, мы милостию Бога.

Зло скудно там, где скуден мир добром, И грань меж них проложена нестрого.

41

О память об ударе, что нанес Мне в грудь кинжал, отточенный любовью...

42

Я только смертью жив, но не таю, Что счастлив я своей несчастной долей; Кто жить страшится смертью и неволей, Войди в огонь, в котором я горю.

43

Я тем живей, чем длительней в огне. Как ветер и дрова огонь питают, Так лучше мне, чем злей меня терзают, И тем милей, чем гибельнее мне.