Семейный позор   ::   Эксбрайа Шарль

- Ах, значит, я не ослышалась... это... это ужасно... Ты чудовище, Бруно! Ты смеешь оскорблять тех, кто произвел нас на свет? И при этом говоришь о каком-то уважении к Святой Деве, той, кого божественный сын поцеловал у подножия креста?

Бруно в отчаянии воздел руки.

- Но какая связь...

- Надо почитать отца и матерь своих!

- Да, когда они достойны уважения!

- О! Так скажи сразу, что мой отец каналья!

- А кто же еще? С утра до вечера он обкрадывает государство!

- И вовсе нет! Просто папа отказывается подчиняться законам, которых не одобряет.

- Все преступники говорят то же самое.

- Но папа никого не убивал!

- Из-за него мужчины и женщины часть жизни провели в тюрьме, из-за него таможенники убивали контрабандистов, работавших под его же началом, а многие портовые полицейские оставили вдов и сирот. И ты еще уверяешь, будто твой папочка не последний мерзавец?

- Я никогда тебе этого не прощу, Бруно! И вообще, по какому праву ты так со мной разговариваешь? Твой отец...

- То же самое я думаю и о нем, если тебя это утешит.

- Ты попадешь в ад!

- В ад? Только за то, что я хочу, чтобы ты стала честной и наши дети воспитывались в уважении к законам? Да ты, похоже, совсем спятила!

- Вот-вот, давай, оскорбляй теперь меня! Ипполит был совершенно прав!

Бруно приходил в дикую ярость, стоило ему услышать имя Ипполита Доло, своего ровесника, почти так же долго увивавшегося вокруг Пэмпренетты.

- И в чем же он прав, этот Ипполит?

- Он верно говорил, что с тобой мне нечего и надеяться на счастье!

- А с ним, значит, тебя ждет райское блаженство, да?

- Почему бы и нет?

- Ладно, я все понял. Зря я не верил тем, кто писал мне, что, пока я сражаюсь в Алжире, ты обманываешь меня с Ипполитом!

- И ты допустил, чтобы тебе писали обо мне такие гадости? Ты читал эту грязную ложь? Так вот как ты меня уважаешь?

- Но ты же сама сказала, что Ипполит...

- Плевать мне на Ипполита! И все равно я выйду за него замуж, лишь бы тебе насолить!

- Нет, ты выйдешь за этого типа, потому что в восторге от его рыбьих глаз!

- И вовсе у него не рыбьи глаза!

- Ох, как ты его защищаешь!

- Только из-за твоих нападок!

- А по-моему, ты просто его любишь!

- Ну, раз так - прекрасно! Пусть я его люблю! Ипполит станет моим мужем! Он-то позволит мне носить ожерелье! И не назовет меня воровкой.

- Естественно, потому что Ипполит тоже вор и закончит свои дни на каторге!

- Что ж, хорошо... Прощай, Бруно... Мы больше никогда не увидимся... и не ты станешь отцом моих детей...

- Тем хуже для них!

- И потом, ты ведь сам не хотел бы иметь малышей от воровки, а?

- Чего бы я хотел - так это никогда не возвращаться из Алжира. Сколько моих друзей, отличных ребят, там поубивали... так почему не меня? Это бы все уладило, и я умер бы, так и не узнав, что ты готова мне изменить...

Мысль о том, что ее Бруно мог погибнуть, заставила Пэмпренетту забыть обо всех обидах. Она кинулась парню на шею и, рыдая, сжала в объятиях.

- Умоляю тебя, Бруно, не говори так! Что бы сталось со мной без тебя? Я сделаю все, как ты хочешь! Если надо, готова даже устроиться прислугой...

- Но Ипполит...

- Чихать мне на Ипполита! И вообще у него рыбьи глаза!

И все исчезло, кроме охватившей их обоих нежности.

- Моя Пэмпренетта...

- Мой Бруно...

- Ого, я вижу, вы неплохо ладите друг с дружкой?

Молодые люди слегка отпрянули и смущенно посмотрели на улыбавшегося им высокого и крепкого мужчину лет пятидесяти. Оба прекрасно его знали: инспектору Констану Пишранду не раз случалось по той или иной причине отправлять за решетку всех членов семейств Маспи и Адоль. Однако никто не таил на полицейского обиды, напротив, его воспринимали чем-то вроде домашнего врача, назначающего мучительное, но неизбежное лечение.