Скандальное происшествие с мистером Кеттлом и миссис Мун   ::   Пристли Джон Бойнтон

Хардэйкр (направляется к выходу, у порога оборачивается). Я удаляюсь. Но учтите, что я приходил к вам, чтобы решить весьма важный финансовый вопрос. И вот какой прием мне был оказан! Что ж, прекрасно, я буду телефонировать в окружное отделение банка. (Уходит.)

Кэттл, невозмутимо напевая, подходит к радиоле и ставит пластинку с «Половецкими плясками» из оперы Бородина «Князь Игорь». Переставляя иглу мембраны по пластинке, пытается найти нужный отрывок из третьей части «Плясок». После двух или трех неудачных попыток раздаются громкие звуки барабанного вступления. Кэттл включает радиолу на полную мощность, берет барабанную палочку и со счастливым видом отбивает ею такт на цветочных горшках и других предметах. Потом садится на диван и, используя в качестве барабана ведерко для угля, ударяет по нему палочкой в такт музыке. Он до конца поглощен этим занятием и испытывает огромное удовольствие. Входит старший полицейский инспектор Стрит. Это плотный мужчина лет пятидесяти. Он весьма удивлен тем, что видит.

Стрит (кричит). Мистер Кэттл! Мистер Кэттл!

Кэттл замечает Стрита, встает, подходит к радиоле, выключает ее. Стрит подходит ближе.

Кэттл. Здравствуйте, инспектор.

Стрит (с укором). Я звонил, стучал, но вы не слышали, мистер Кэттл. Никак не мог понять, что здесь происходит. Что-нибудь неладное с вашим ведерком для угля, а?

Кэттл. Ведерко – это у меня большой барабан.

Стрит. Большой барабан?

Кэттл. Да, большой барабан. Мне всегда хотелось сыграть какую-нибудь партию в «Половецких плясках», но все как-то не удавалось. Не хотите сыграть партию барабана? А я попробую на тарелках.

Стрит (сурово). У меня есть дела поважнее, мистер Кэттл, а вот у вас, видно, нет.

Кэттл. Да, вы правы, я сейчас совершенно свободен.

Стрит (подозрительно). Я заходил в банк, и мне сказали, что вы дома. Больны?

Кэттл (улыбаясь). Нет, здоров.

Стрит. Что?

Кэттл. Здоров.

Стрит (подозрительно). Совершенно здоровы, мистер Кэттл?

Кэттл. Абсолютно. А как вы, инспектор?

Стрит (ему не нравится этот вопрос). Занят по горло и поэтому сразу перейду к делу. Помните, вы обращались к нам с просьбой пересмотреть решение, запрещающее стоянку автомашин на углу против банка? Вы просили учесть удобство ваших клиентов и особенно имели в виду пятницу и субботу – утренние часы, припоминаете?

Кэттл. Я буду откровенен с вами, инспектор. Мне сейчас на это ровным счетом наплевать. Стрит (поражен). Наплевать? Кэттл. С высокого дерева. Пусть клиенты ставят свои машины там, где им хочется, или там, где вам хочется.

Стрит (огорчен). Мистер Кэттл, дело совсем не в моих личных желаниях. Мои желания тут абсолютно ни при чем. Учтите, не я решаю эти вопросы, я только выполняю указания.

Кэттл. И, кажется, это вам не доставляет большого удовольствия.

Стрит. Удовольствия? Почему это должно доставлять мне удовольствие?

Кэттл. Тогда кому же это доставляет удовольствие?

Стрит (в отчаянии). Я не понимаю, о чем вы говорите? Какое удовольствие?

Кэттл. Я говорю обо всем, обо всем, вместе взятом, – о стоянке машин, о долгосрочном кредите мистеру Хардэйкру, о его приказчиках, которые нагло ведут себя с девушками, о Монике Твигг, которую все время выгоняют с работы, о миссис Твигг, которая по понедельникам всегда спешит домой…

Стрит (в отчаянии). Да о чем вы?

Кэттл (горячо). Обо всем, что происходит вокруг. Я спрашиваю, есть кто-нибудь, кто получает от всего этого удовольствие? Кому все это нравится?

Стрит (доверительным тоном). Ах, вот вы о чем! Должен признаться, что у меня тоже бывало такое настроение – день тянется, тянется, кажется, конца ему не будет, и все, кого видишь, словно ошалели от разных забот, тревог, неприятностей… В эти дни я тоже задавал себе подобные вопросы. А когда приходил домой, задавал их жене.