Сердце Льва - 2   ::   Разумовский Феликс

Гвардейский порядок, рыночная красота, которая не дает пройти мимо. И проехать — из остановившейся четверки вышел человек в пуховике, посмотрел оценивающе по сторонам и, безошибочно признав в Иване Ильиче старшего, направился прямиком к нему.

— Хозяин, мы встанем с тюльпаном? Двое нас.

Неторопливый, с акцентом голос явственно выдавал в нем прибалта.

— По мне, раз хороший человек, так хоть раком становись, — не сразу отозвался Иван Ильич и, кашлянув, выразил сомнение. — Порядки-то знаешь?

— Хозяин, все в порядке будет, — заверил прибалт и, вернувшись через минуту, протянул две зелененьких и керамическую поллитровку с черным рижским бальзамом. — Вот.

— Ну ладно, торгуй, — Иван Ильич нахмурился, но виду не показал, а едва прибалт отошел, негодующе повернулся к Андрону. — Совсем кураты обнаглели. Раньше с такими вот шкаликами и не совались, одни литровые несли.

На столах между тем появились аквариумы с тюльпанами, вспыхнули, не позволяя цветам замерзнуть, стеариновые огоньки. На их свет, как известно, менты слетаются, куда там мотылям…

— Ну вот, явились не запылились, — при виде милицейского УАЗа Иван Ильич нахмурился, неприязненно сплюнул и, не оглядываясь, направился к будке. — Без них, сволочей, никак.

Андрон, вспотевший как мышь, поеживаясь, пошел следом — по пятаку резво и вольготно гуляли февральские ветра. Скоро в дверь будки поскреблись, не дожидаясь ответа, открыли, и в проеме показалась харя розовощекого ментовского сержанта.

— А, дядя Ваня, привет! Уже открылись? Что-то рано вы нынче.

Андрону сразу вспомнился сиверский старшина Калогребов, такой же мордатый, самоуверенный и наглый.

— Здорово, Санек, здорово! — Чудом преобразившись, Иван Ильич по-доброму оскалился и гостеприимно помахал рукой. — Заходи давай, не стой в дверях.

— Да, не май месяц, — с ухмылочкой мент вошел, не рассчитав, выстрелил дверью и, поручкавшись с Иваном Ильичом, сунул вялую ладонь Андрону. — Александр. — Затем он помолчал, кашлянул и с достоинством вытащил беломорину. — Дядя Ваня, там прибалты стоят, ты у них документы смотрел? В порядке? А то ведь у нас нынче усиленный режим несения службы. И потом, что это у тебя цыганки-то разбегались? Шумят, галдят, мешают свободному проходу граждан… Оскорбляют общественную нравственность и социалистический порядок…

Слушая его, сразу вспоминалась песня: «Если женщина просит…»

— Цыганки, Санек, бегают не у меня, а у тебя, — Иван Ильич улыбнулся еще шире и снял с полки грязный, еще в прошлогодней пыли стакан. — Я за тротуары не отвечаю. А насчет прибалтов не сомневайся, все охвачено и проверено. Ну что, надо бы отметить открытие сезона…

— Правильно, чтоб закрывался лучше, — милицейский сразу забыл и про обещственную нравственность, и про усиленный режим несения службы. — Давай, дядя Ваня, наливай. А мы вздрогнем.

И Иван Ильич налил, до щербатых краев, из керамического, презентованного прибалтом сосуда — жри.

— Будем, — лицо сержанта сделалось одухотворенным, медленно, со смаком, растягивая наслаждение, он вытянул жидкий, настоенный на травах огонь, замер на мгновение, выдохнул и блаженно сообщил: — Пошло.

Тут же он выглушил второй стакан, закусил, не поморщившись, рукавом и, увидев, что пить больше нечего, принялся торопливо откланиваться.

— Ты, дядя Вань, если чего, только свистни. По ноль два. Сразу приедем. Всем перекроем кислород. И прибалтам, и цыганкам. Чтоб не мешали проходу граждан…

Он раскатисто рыгнул, крепко поручкался и несколько нетвердо пошагал к машине. Если и был на рогах, то едва-едва, в самую плепорцию.