том 13 Пьесы 1895 - 1904   ::   Чехов Антон Павлович

Ваша мама — ничего, ее я не боюсь, но у вас Тригорин… Играть при нем мне страшно и стыдно… Известный писатель… Он молод?

Треплев . Да.

Нина . Какие у него чудесные рассказы!

Треплев (холодно) . Не знаю, не читал.

Нина . В вашей пьесе трудно играть. В ней нет живых лиц.

Треплев . Живые лица! Надо изображать жизнь не такою, как она есть, и не такою, как должна быть, а такою, как она представляется в мечтах.

Нина . В вашей пьесе мало действия, одна только читка. И в пьесе, по-моему, непременно должна быть любовь…

Оба уходят за эстраду.

Входят Полина Андреевна и Дорн.

Полина Андреевна . Становится сыро. Вернитесь, наденьте калоши.

Дорн . Мне жарко.

Полина Андреевна . Вы не бережете себя. Это упрямство. Вы — доктор и отлично знаете, что вам вреден сырой воздух, но вам хочется, чтобы я страдала; вы нарочно просидели вчера весь вечер на террасе…

Дорн (напевает) . «Не говори, что молодость сгубила».

Полина Андреевна . Вы были так увлечены разговором с Ириной Николаевной… вы не замечали холода. Признайтесь, она вам нравится…

Дорн . Мне 55 лет.

Полина Андреевна . Пустяки, для мужчина это не старость. Вы прекрасно сохранились и еще нравитесь женщинам.

Дорн . Так что же вам угодно?

Полина Андреевна . Перед актрисой вы все готовы падать ниц. Все!

Дорн (напевает) . «Я вновь пред тобою…» Если в обществе любят артистов и относятся к ним иначе, чем, например, к купцам, то это в порядке вещей. Это — идеализм.

Полина Андреевна . Женщины всегда влюблялись в вас и вешались на шею. Это тоже идеализм?

Дорн (пожав плечами) . Что ж? В отношениях женщин ко мне было много хорошего. Во мне любили главным образом превосходного врача. Лет десять-пятнадцать назад, вы помните, во всей губернии я был единственным порядочным акушером. Затем всегда я был честным человеком.

Полина Андреевна (хватает его за руку) . Дорогой мой!

Дорн . Тише. Идут.

Входят Аркадина под руку с Сориным, Тригорин, Шамраев, Медведенко и Маша.

Шамраев . В 1873 году в Полтаве на ярмарке она играла изумительно. Один восторг! Чудно играла! Не изволите ли также знать, где теперь комик Чадин, Павел Семеныч? В Расплюеве был неподражаем, лучше Садовского, клянусь вам, многоуважаемая. Где он теперь?

Аркадина . Вы все спрашиваете про каких-то допотопных. Откуда я знаю! (Садится.)

Шамраев (вздохнув) . Пашка Чадин! Таких уж нет теперь. Пала сцена, Ирина Николаевна! Прежде были могучие дубы, а теперь мы видим одни только пни.

Дорн . Блестящих дарований теперь мало, это правда, но средний актер стал гораздо выше.

Шамраев . Не могу с вами согласиться. Впрочем, это дело вкуса. De gustibus aut bene, aut nihil. 1

Треплев выходит из-за эстрады.

Аркадина (сыну) . Мой милый сын, когда же начало?

Треплев . Через минуту. Прошу терпения.

Аркадина (читает из «Гамлета») . «Мой сын! Ты очи обратил мне внутрь души, и я увидела ее в таких кровавых, в таких смертельных язвах — нет спасенья!»

Треплев (из «Гамлета») . «И для чего ж ты поддалась пороку, любви искала в бездне преступленья?»

За эстрадой играют в рожок.

Господа, начало! Прошу внимания!

Я начинаю. (Стучит палочкой и говорит громко.) О вы, почтенные, старые тени, которые носитесь в ночную пору над этим озером, усыпите нас, и пусть нам приснится то, что будет через двести тысяч лет!

Сорин . Через двести тысяч лет ничего не будет.

Треплев . Так вот пусть изобразят нам это ничего.

Аркадина . Пусть. Мы спим.

Поднимается занавес; открывается вид на озеро; луна над горизонтом, отражение ее в воде; на большом камне сидит Нина Заречная, вся в белом.

Нина .