Девятный Спас   ::   Брусникин Анатолий

По христорождественскому счету опять получается один да шесть, да во семь, да девять – трижды восемь.

Хозяин пересчитал, ахнул:

– Верно! И что же сие, по-твоему, значить может?

– Наверное это одному Господу ведомо. Я же земным своим умишком предполагать дерзаю, что год этот для Романовых опасный, и как-то опасность с «Девятным Спасом» связана. Ох, не следовало Софье икону с места трогать… А боле ничего прозирать не берусь.

– Да-а, велик и таинственен промысел Божий, – протянул хозяин. – Не нам смертным тщиться в него проникнуть.

На гостя нашёл сильный приступ кашля. Поп прикрылся рукавом, им же вытер губы и посуровел.

На грубой ткани виднелись тёмные пятна, при виде которых отец Викентий решил более не ходить вокруг да около, а прямо перейти к делу. На него, как это случается с чахоточными, вдруг накатила страшная усталость.

– Я, Ларион, вот к чему веду, – поперхивая, сказал поп. – Власть наверху меняется. Не сегодня-завтра Софье конец, государством будут молодые цари править. Старший-то, Иван, ты знаешь, умом немочен. Значит, быть в державстве Петру с Нарышкиными. Торопись сына к новой силе прикрепить. У Петра в потешные полки дворянских недорослей охотно берут, да доселе мало кто из хороших родов в Преображенское хотел сыновей везти. А завтра все туда кинутся. Собирайся, Ларион Михайлович, нынче же езжай с Дмитрием в Москву. После за совет спасибо скажешь.

Никитин всполошился.

– Куда его? Мал еще Митьша! Двенадцати нет!

– Выглядит старше. Можно сказаться, что ему уже пятнадцатый. Подумай о сыне, Ларион, ему жизнь жить, государеву службу служить. Коли сегодня промедлишь – крылья ему подрежешь, а вовремя поспеешь – большую дорогу откроешь.

Владелец села Аникеева был хоть и не скородумен, но отнюдь не глуп и, размыслив, оценил совет по достоинству. Смена власти открывает щедрые возможности для одних и чревата грозной опасностью для других. Пойдёт перетряска сверху донизу, заметут новые метлы, во все стороны полетят пыль да сор. Кто ко двору ближе, у того защита. Кто далёк – пеняй на себя.

Стало Лариону Михайловичу не до таинственной цифири. Человек он был в беседе неторопливый, но, если уж что решил, в поступках быстрый.

– Если так, нечего мешкать, – сказал он, подымаясь. – Прямо сейчас велю запрягать, поминок для дьяков соберу, и поедем. К утру будем в Дворцовом приказе. А ты, отче, скажи, чем тебя за такое великое дело благодарить?

Вот она, риторическая наука, мысленно возликовал священник. Сама куда нужно вывела, не обманула. И просить не пришлось.

– Знаю, для себя ты ничего не захочешь, – настаивал хозяин. – Так, может, для сына? Говори, не смущайся.

Выходит, не столь уж и прост был помещик. То ли догадался, то ли сердцем почуял.

– Учиться бы Алёшке, – с дрожанием в голосе, робко молвил отец Викентий. – На Москве ныне есть преславная школа, рекомая Греко-Еллинской академией… Плата только немалая. Сорок рублей в год, да обуть-одеть, да на перья-бумагу. С моего поповского корма не осилить…

«А когда меня не станет, и подавно», про себя прибавил он.

– Я и сам хотел тебя уговаривать, чтоб ты дозволил Алёше близ моего Митьки быть, – сказал Никитин легко, потому что видел, как мучительно покраснел непривычный к просительству священник. – Вместе им на Москве и веселей, и сердечней будет. Думал, не согласишься ли сына отдать в ученики подьяческие или в писцы к стряпчему. Ну, а еллинская школа еще того лучше. Глядишь, Алёша моего бирюка чему умному научит. Не тревожься о плате, беру её на себя. И не благодари, – остановил он кинувшегося кланяться священника. – Тут нам может обоюдная польза выйти. Митька при царе служить будет, по ратному делу. Твой выучится, дьяком станет. Будут друг дружке помогать, рука руку мыть. Ступай домой, собирай сына. Вместе их и отвезём.