Доблестная шпага, или Против всех, вопреки всему   ::   Ашар Амеде

Небольшой замок Гранд-Фортель, весьма обветшавшее строение, являл собой наполовину феодальный укрепленный замок, наполовину ферму, стены которой стояли на вершине при горка у входа в долину, утыканную множеством прудов и поросшую лесами. Две мрачные башни с бойницами, если смотреть из далека, придавали ему вид средневекового сооружения, однако такое впечатление от замка тотчас разрушалось при ближайшем рассмотрении, то есть при виде полузасыпанных рвов, хлева, притулившегося к крепостным стенам, а также новых каменных кладок над сводчатыми развалинами. Хозяйственные постройки располагались вокруг главной башни замка. Таков, каким он был теперь, Гранд-Фортель, от которого остались по сути развалины; он мог бы, однако, ещё выдержать атаку банды разбойников, а при хорошем гарнизоне из отважных бойцов — и отстоять замок.

Итак, в 162… году при замке жили г-н де Шарней, его внук Арман-Луи и м-ль де Сувини. Кроме того — дюжина слуг, а также батраки, конюх и лакеи. Конечно, это был не армейский корпус, способный внушить страх грабителям, шайки которых нападали на деревню, но тем не менее владелец замка был окружен таким уважением и заботой, что при первом звуке тревожного колокола сбегались все соседние крестьяне и все мелкопоместные дворяне, вооруженные вилами и аркебузами, из которых не стреляли со времен г-на де Мейна.

Арман-Луи был единственным отпрыском горячо любимой дочери, муж которой, г-н граф де ла Герш, умер на королевской службе, не оставив состояния. Вдовой графиня осталась в том возрасте, когда некоторые из её подруг ещё не собирались вы ходить замуж, и отец, г-н де Шарней, был по-прежнему её опорой; её печаль вскоре испарилась подобно тому, как высыхает и умирает зеленый колос, сожженный солнцем.

Всю свою любовь г-н де Шарней отдавал теперь единственному наследнику двух домов, то процветающих, то переживающих потрясения, но чести не ронявших, какие бы удары судьба не обрушивала на них.

Слишком ничтожны были теперь доходы г-на де Шарней — впрочем, ему принадлежали ещё кое-какие остатки роскоши, постепенно уничтожаемые в гражданских раздорах, — но всю свою изворотливость он употреблял на то, чтобы дать юному Арману-Луи блестящее военное образование. Он хотел, чтобы дворянин, начинающий свою жизнь, вошедший в неё под сенью гербов двух родовитых семей, ла Герш и де Шарней, был обучен всему тому, что знали и умели самые ловкие и опытные люди эпохи. Будучи человеком высокообразованным, сам он дружил прежде всего с книгой, впрочем, так же, как со шпагой. По своему образу и подобию воспитал он и сиротскую душу, которая доверчиво внимала ему во всем, причем учил всему только личным примером, в большей степени, чем уроками, сквозной мыслью которых было его собственное кредо: все земные блага — ничто в сравнении с честью.

— Если бы ты мог в свой предсмертный час повторить доблестные слова Франсуа 1-го: «Все потеряно, кроме чести», — часто говаривал он ему, — Бог благословил бы тебя, сын мой, как достойного человека.

В шестнадцать лет у Армана-Луи было железное здоровье: он легко переносил любые физические нагрузки — будь то скачки во весь опор на лошади, двадцать лье по опасным дорогам, или ходьба пешком на расстояния, которые свалили бы с ног самого выносливого; если усталость все же брала свое после тяжелого дня охоты, он забирался в вересковые заросли, чтобы отдохнуть, съесть корку хлеба с кружкой воды и засыпал, стиснув кулаки. Наутро он уже был свеж и бодр, как птичка, невесть откуда с зарей появившаяся на ветке. Он привык смотреть в лицо любой опасности: мог не задумываясь броситься в самую бурную реку или войти в горящую хижину, и не встречался ещё на его пути разъяренный зверь или вооруженный разбойник, в схватке с которым он бы не устоял.