Друзья поневоле   ::   Волошин Юрий

Потом, как бы споткнувшись, спросил:

– А что с ратником делать? И куда бечь-то? Ведь застукают, как пить дать, а? Кузьма!

– Ась! Я тут, хозяин.

– С мертвяком что делать-то будем, отвечай!

– Зароем в снег, он и пролежит до весны.

– Тятя, – подал голос Петька, весь дрожащий от страха и возбуждения. – Сейчас монахов побитых по монастырям развозят. Вот и мы давай как будто то же сделаем.

– Узнают, бесы!

– Хозяин, а малец-то дело молвит, – Кузьма одобрительно глянул на съежившегося мальчишку. – Раздеть, завернуть, как положено мертвяку, положить на сани, да и в путь. Вроде как в монастырь, стало быть.

– В какой?

– То, хозяин, тебе решать. Брательник-то в каком схимничал? В Антониевском? Вот туда-то вроде как и направимся. Всем ведь ведомо, что он утоп. А ночью, в темноте, кто распознает, кого везем… Крови нигде нет, Пахомка его стукнул осторожно. Детина-то силушкой не обделен.

– Давай, Кузьма, спеши, а то как бы не нагрянули. Я пистоли захвачу. – Сафрон затрусил к дому, отталкивая баб, крутившихся тут же. Сказал:

– Все на вас, бабы, оставляю. Глядите и остерегайтесь. Я по торговым делам до Риги подался. Ясно? Глядите мне! Брысь с дороги!

Вернувшись с пистолетами и припасом для них, он с ужасом увидел на подворье всадника в московском наряде.

– Не дрейфь, хозяин! – раздался ухарский голос Кузьмы. – Я теперь буду вас охранять до самого монастыря. Эгей! Торопись, торговые! Мне не с руки тут валандаться всю ночь! Ха-ха!

– Фу ты, дьявол! Господи, прости и сохрани раба Божьего Сафрона! – купец приложил руку к сердцу, успокаивая его биение. – Ну и напужал ты меня, чертяка поганый. Ладно, молодец, Кузьма! Отблагодарю, коли выберемся.

Кони уже были запряжены, мертвец уложен. Сафрон в замешательстве оглядывал свое добро. А Кузьма все торопил, молодцевато гарцуя в тесноте двора. Нервное возбуждение вызвало у него приступ говорливости и бурную жажду деятельности. Он все покрикивал:

– Пахомка, отворяй ворота! Петька, держись за пароконной упряжкой, не отставай, а мы за тобой присмотрим. Пистоль спрячь и сам без дела не высовывайся. Но и не проморгай. И не дрожи, а то московиты учуют чего. Ну что, хозяин? Поехали? Бабы, пса спрячьте! – напомнил он, оглядываясь уже в воротах.

Бабы тихо подвывали в платки. Сердца их сжимались от ужаса, от всего, что их ждало уже, может быть, завтра, а может, и сегодня.

Кони, возбужденные беготней и криками, рванули по переулку. Кузьма трусил сзади, и Петька был ему в душе благодарен за это. Страх сковывал его. Он никак не мог отпустить рукоятку пистолета и только сейчас вспомнил о Фоме, которому обещался завтра дать шанс рассчитаться с ненавистными московитами. Он горестно, прерывисто вздохнул и бросил растерянный взгляд вперед, где виднелись передние сани. Сильные сытые кони, последние дни простоявшие без движения, ходко рысили по тесным переулкам и улицам. Неподвижные тени отца и Пахома маячили на светлом фоне снежной дали.

Псы яростно сопровождали беглецов своим хриплым лаем, но быстро затихали. Город был пустынен, и только в некоторых хороминах слышались вой да причитания баб, голосящих по убиенным, замученным и пропавшим родичам. В Новгороде таких домов становилось с каждым днем все больше, а причитания и вопли делались все тише. Люди уставали от скорби и от страхов. Все притуплялось, сглаживалось.

– Петька, – сказал Кузьма, наклоняясь к мальчишке, – сейчас будет рогатка на заставе у вала. Ты уж, того, не дрейфь. Сиди и слушай, можешь слезу пустить, это будет даже хорошо. Ясно? Авось проскочим. И не запамятуй – дядьку твоего везем в Антониев монастырь, а я ратник, к вам приставлен. Ну, держись, я вперед поскакал.

Петька не успел ничего ответить, как Кузьма проскакал к передним саням и возглавил маленький караван.

Вот и рогатка. Ратники с бердышами выступили вперед.