Джентльмен что надо   ::   Лофтс Нора

— Это они! — воскликнул Сидней и, схватив Гилберта за руку, устремился вперед, не замечая, что грязь с его ботинок летит прямо в лицо Гэскойна, поспевавшего следом за ним. Гэскойн выругался и отстал на шаг или два. Куда спешить, подумал он. Если это Уолтер, добрые вести никуда не денутся, а если это дурные вести о нем, тогда какой смысл торопиться?

Двое опередивших его товарищей остановились в круге света от фонаря, подошел к ним и не столь прыткий Гэскойн. Пытаясь заглянуть через плечи людей, столпившихся вокруг, он привстал на цыпочки и оперся рукой на плечо Сиднея. Бросив взгляд через толпу, Гэскойн снова опустился на пятки и возбужденно заговорил с Гилбертом, не обращая внимания на Сиднея, который, увидев, кто на нем повис, раздраженно посмотрел на него. Гэскойн знал, что Сидней не любит его, и с удовольствием без конца задирал бы его, если бы Уолтер не был их общим другом.

— Погляди на лошадей, Хэмфри. На них испанские уздечки и удила. Ей-богу, мальчики прихватили с собой пленных!

— Вернулся ли он сам? Хотел бы я знать. — Гилберт стряхнул со своего плеча руку Гэскойна и стал проталкиваться сквозь толпу. — Это люди Ралея? — спросил он несколько раз и, отчаявшись получить ответ, стал пробираться дальше. Сидней и Гэскойн ринулись вслед за ним в образованное широкими плечами сводного брата Ралея пространство, быстро заполнявшееся людьми, и скоро уже стояли перед палаткой Лестера. Из нее доносился знакомый застенчивый голос, о чем-то рассказывающий, при этом, как всегда, запинаясь. В тот же миг под напором ветра пола, прикрывавшая вход в палатку, взметнулась вверх, и прямо перед ними предстал Ралей. При свете фонарей, понавешанных на шестах вокруг палатки, они разглядели его лицо, бледное от усталости, мокрое и блестящее от дождя, с сияющими глазами и приоткрытым ртом.

— Привет, Хэмфри, Филипп, Джордж, — поприветствовал он каждого из них по очереди. — Видели, что мы доставили сюда?

— У тебя все в порядке? — спросил Гилберт.

— Лучше не бывает. Устал. Но вы поняли, с чем мы вернулись?

— Десять испанских грандов, наряженных хоть куда, и десять коней под золотыми попонами, — сказал Гэскойн, и второй раз за этот вечер Сидней обрезал его:

— Не паясничай.

Филипп Сидней понимал, что это золотой час юноши, и его друзьям следовало тихо стоять и слушать все, что он скажет, даже его похвальбы.

— На сей раз это не паясничанье. Только их не десять, а девятнадцать. И еще фургон герцога Альбы [10] , полный серебряных и золотых монет, — жалованье испанской армии за шесть месяцев службы.

Вот уж тут все три его слушателя были потрясены.

— Что? — вскричали они.

И затем, когда великая новость дошла до них, они принялись жать ему руки, колотить его по спине, целовать в обе щеки.

— Полагаю, это действительно монеты? — с тревогой спросил Гилберт. — А то ведь эти испанцы большие проныры. Они не подсунули тебе какое-нибудь барахло, чтобы самим не остаться внакладе?

— Да нет. У них и времени на это не хватило бы. Я вам все расскажу потом, во всех подробностях, только сначала мне нужно переодеться во что-нибудь сухое. Я промок до нитки.

Все четверо тронулись в путь по грязной дороге к себе в палатку. То из одной палатки, то из другой подбегали люди и спрашивали, правда ли то, что говорят, но Гилберт, охранявший Ралея с одной стороны, и Сидней — с другой, отталкивали их, коротко бросая:

— Ага, он привез от Альбы мешки с деньгами, — и торопили Ралея вперед.

— Скоро войне конец, — рассуждал Гилберт по дороге домой. — Наши солдаты, как только им заплатят и хорошенько накормят, просто скушают испанцев. Испанцы же теперь, хлебнув горя, падут духом. Уолтер, мальчик мой, ты делаешь честь своей семье.

На его лице появилась одна из редких улыбок и, так никем не замеченная в темноте, исчезла.