Где ты, речка?   ::   Онегов Анатолий Сергеевич

Тишина приходила ко мне порой и волжскими плесами, и астраханскими ильменями, я встречал ее, эту тишину-мечту, и за Окой, на своем милом и добром озере Развань, спрятавшемся от людей в сыром лесу. Но везде тишина была неполной. Ей не хватало или теплых берегов, или воды без нефтяных разводов. Попутчики или случайные знакомые объясняли неполноценность моей романтической тишины лли бурными шагами двадцатого века, или еще какими-то сложными условиями, при которых тишиной можно и поступиться ради чего-то более высокого…

Но тишина где-то жила. Она должна была быть хотя бы изредка. Ее отсутствие опасно своей молчаливостью. Она не напомнит вам о себе ни легким голодом, ни жаждой. Но вот однажды вы почувствуете тоскливую тревогу, беспокойство и броситесь искать тишину… И если вдруг не найдете, то переживете боль невосполнимой потери…

Я нашел тишину. Она пришла ко мне вместе с небольшой северной речкой, с добрыми, крепкими поселениями по обоим берегам, вместе с июльским вечером, когда все немного устает от летнего солнца и оводов и умолкает… Умолкают и без того редкие постукивания подвесных моторов. Остаются взгорки берегов, нагулявшееся за день стадо, легкий цвет вечернего облака и медленные круги на воде. Молчит лес, спокойна река, нет лишних звуков, а в голубом тумане реки приходит к тебе былинный шепот далекого переката. В такую тишину поплавки уходят в воду глубоко и мягко – ведь вечером чаще берет осторожная и сильная рыба.

Крючок наживляешь тщательно и прочно раковой шейкой. Раки живут тут же, в берегах, под корнями осоки. Они еще долго цепляются клешнями за эти корни, пытаются поймать твои пальцы, беспокойно тычутся в стенки мешочка и только потом стихают. На раковую шейку берут лещи, быстрый речной окунь и крупные язи.

Поплавки начинают уходить под воду еще с вечера. Ночью они теряются на воде, и рыбу слышишь только по ударам или потяжкам. К утру снова появляется на небе светящееся облако, следом за ним приходит к тебе легкий ветерок, и теперь ты снова видишь поплавки. Вслед за поплавками на быстрине расплываются круги от плеска тяжелых рыб. Кругов больше, но они становятся мельче и нерешительнее. Уходит в ямы лещ, язь бьет ближе к берегу, где попархивают над водой синенькие жидкие стрекозы. Круги затухают, на воде остаются только рябые пятнышки от малька, а на червя жадно набрасывается крупный елец. Ельца много.

С той стороны отходит от берега проснувшийся речной трамвайчик, разворачивается и идет вниз по реке. Он увозит отсюда редких пассажиров и остатки утреннего тумана. Скрипит коростель. Пролетают вороны – одна, другая… Через бугор идет стадо, идет бодро, крутя хвостами, и тут же за стадом приносятся хищные оводы.

Сверху вниз стучит лодка, стучит мягко и легко… Позже – другая… А может, и третья. Стук не мешает тишине – он просто добавляет ей новые утренние краски. Волна от лодки идет к берегу, возвращается обратно и теряется на быстрине… И снова вода глубокая и тихая.

ЧЕРНАЯ РЕЧКА



Я сижу на настиле деревянного моста и жду лесовоза. Лесовозы – это тяжелые рычащие грузовики с прицепами, далеко за прицеп свисают побежденные человеком вчерашние ели. Сегодня суббота, и лесовозы бывают редко. Я даже рад этому – рад, что еще долго буду смотреть через перила моста на эти кусты, упавшие в воду своим отражением, на берег низкий и мягкий, в седой осоке. С берега на берег ласточка нет-нет да и чиркнет клювом воду… И все тихо. Только желтые кубышечки кувшинок сонно покачиваются на вечерней струе…

Я люблю эти кувшинки, эти желтые нимфы, как зовут их ботаники, люблю находить их ранним утром еще не раскрывшимися и осторожно разворачивать лепестки.