Шлюз -1   ::   Сименон Жорж

- Хороша, ничего не скажешь! Знаешь, Гассен, все женщины иногда бывают такими. Ей-богу! Ну, успокойся. Мы в семейном кругу. Я тебя люблю. Надо наконец раз и навсегда...

Г-жа Дюкро машинально взяла вязанье, уселась в уголке и усердно заработала длинными стальными спицами. Дешарм помешивал кофе.

- Знаешь, что мне больше всего отравило жизнь? То, что я переспал с твоей женой! Сначала просто по глупости. Сам не знаю, зачем я это сделал. Ведь потом я Уже не мог быть с тобой таким, как раньше. Из окна я видел на барже тебя, и ее, и девчушку... Да заговори же ты! Дело в том, что твоя жена сама не знала, от кого у нее дочка. Может, от меня, может, от тебя...

Берта глубоко вздохнула. Отец бросил на нее суровый взгляд. Не ее это дело. Плевать ему и на нее, и на жену.

- Понимаешь, старина? Ну, давай скажи что-нибудь.

Он обошел Гассена, не осмеливаясь на него взглянуть: слова его падали медленно, с долгими паузами.

- На самом-то деле, из нас двоих счастливее был ты.

Несмотря на ночную прохладу, ему было жарко.

- Хочешь, я отдам тебе этот патрон? Ты же знаешь, я не побоюсь взлететь на воздух. Но надо, чтобы кто-то остался с малышкой.

Взгляд его упал на Дешарма, попыхивавшего сигаретой, и все презрение, на какое он был способен, выплеснулось из его зрачков. Однако вслух он бросил только:

- Тебе это интересно?

И добавил, когда тот не нашелся что ответить:

- Ладно, оставайся. Ты мне мешаешь не больше, чем кофейник: ты же и разозлиться-то по-настоящему не способен.

Он взял стул за спинку, осмелился наконец поставить его перед стариком, потом сел и, коснувшись колен Гассена, продолжал:

- Ну, так как? Тебе не кажется, что мы почти договорились? Скажи, комиссар, что мне отломят за Бебера?

Он говорил об этом, как в домашнем кругу говорят после обеда о недавнем отпуске, а жена его продолжала вязать, ритмично позвякивали спицы.

- Вероятно, отделаетесь двумя годами: впрочем, присяжные, может, и вовсе дадут срок условно.

- Это ни к чему. Я устал. Два года полного покоя - это же замечательно. А потом?

Жена его подняла голову, но ничего не сказала.

- Потом, Гассен, я обзаведусь паровичком, очень маленьким, как "Орел-один"...

И почему-то вдруг севшим голосом закончил:

- Да скажи мне, Бога ради, хоть слово! Ты так и не понял, что все остальное ровным счетом ничего не значит.

- Что я должен тебе сказать?

Старик не знал этого. И вообще больше ничего не соображал. Воскрешение стародавней трагедии всегда сбивает с толку. Старик же был сбит до такой степени, что к нему вдруг вернулась былая манера держаться: робко, приниженно, как бедный проситель, сидел он на стуле, не смея шевельнуться.

Дюкро встряхнул его за плечи.

- Вот видишь! А может случиться еще кое-что! Например, завтра ты уйдешь на своем "Золотом руне". А потом, в один прекрасный день, когда ты совсем ничего не ждешь, вдруг услышишь, что тебя окликнут с какого-то буксира. И это буду я сам, в рабочей спецовке! Ребята ничего не поймут. Станут говорить, что я разорился. Но ты не верь. Просто я устал тащить воз...

Он не сдержался и с вызовом посмотрел на Мегрэ.

- Знаете, я ведь и сейчас еще могу от всего отпереться, а вам, скорей всего, не найти будет доказательств! Вот что я надумал сделать. Знали бы вы, до чего я додумался!

Когда я, раненный, оказался у себя и полицию уже подняли на ноги, я решил повернуть дело себе на пользу, чтобы вся семейка взбесилась.

Мегрэ обернулся и бросил взгляд на его дочь и зятя.

- Удобней случая мне было не найти!

Дюкро провел ладонью по лицу.

- Гассен! - крикнул он, словно забыв, о чем только что говорил, и глаза его зло сверкнули, а когда старик на него посмотрел, спросил: - Это все? Ты на меня не в обиде? Ты же знаешь: захоти ты мою жену вместо...

Его душили слезы, но дать им волю он не мог.