Империя (Под развалинами Помпеи)   ::   Курти Пьер

Достав ее, он прочел нам из нее несколько мест, касающихся Помпеи, и между прочим, то, где знаменитый автор «Мучеников» и «Гения Христианства» говорит: «Не самым ли удивительным музеем в мире был бы древний римский город, сохраняемый в целости, будто только четверть часа тому назад оставленный своими жителями? За несколько прогулок по реставрированной Помпеи можно было бы изучить домашнюю жизнь римского народа и его цивилизацию гораздо лучше, чем из чтения всех древних сочинений».

– Что же вы хотите писать о Помпеи? – продолжал француз, обращаясь ко мне и закрывая своего Шатобриана. – Будет ли это археология, путевые впечатления или роман? По моему, последний был бы интереснее. Я понимаю наслаждение писать для самого себя, но мне кажется менее эгоистичным писать так, чтобы давать в то же время наслаждение и другим. Думать при этом немного и о своих ближних и даже о прекрасном поле мне кажется более справедливым и более гуманным, – не правда ли?

– Я еще не знаю ничего, – отвечал я, – оставлю время, чтобы дозреть идее.

– Tenez, – продолжал мой собеседник доказывать свое мнение, – роман Бульвера под заглавием: «Последние дни Помпеи» познакомил с этим городом читателей гораздо более, чем наш Мазуа и ваш Фиорелли своими ученейшими монографиями. Кто станет читать их in folio, полные каракулек и греческих и латинских фраз?

– С этой стороны вы сто раз правы.

– Итак, принимаете ли вы мою мысль? Я дал вам сюжет для романа, который вы можете писать на мотив «Arria Marcella» нашего Теофила Готье; знакомы вы с этим произведением?

– Знаком: это одна из прелестных новелл вашего почтенного соотечественника. В чем же заключается ваш сюжет?

– Помните вы Via delle Tombe [1] в Помпеи?

– Помню хорошо, я даже сделал несколько заметок о ней.

– Заметили ли вы на правой стороне, между памятниками фамилий Истацидия и Либеллы, памятник Неволей Тикэ и Мунация Фауста?

– Да, разумеется, и помню еще на его фронтоне изображение самой Неволеи, сделанное, как мне показалось, мастерским резцом.

– Не думаете ли вы, что женщина, очевидно богатая, устроившая такой грандиозный и дорогой монумент от себя и для человека, принадлежавшего к высшей городской аристократии, но не бывшего ее мужем, по крайней мере, законным, так как этого не указывает надпись, говорящая о Неволеи, как об отпущеннице Юлии, не помню, дочери или племянницы императора Августа, – не думаете ли вы, что такая женщина, ее жизнь, не может служить сюжетом романисту, тем более, что о ней не упоминают историки? Благодаря последнему ваша фантазия будет вполне свободна.

– Стойте, стойте! – воскликнул тут английский баронет, сидевший против меня и не проронивший ни одного слова из нашего разговора. – Мне кажется, что в этом случае я могу помочь вам. Мой отец был любителем античных вещей и много раз посещал Помпею. Он говорил мне, что во время Бурбонов тут не обращали внимания на всякую мелочь и не было такого строгого надзора; можно было свободно бродить по Помпеи и даже покупать различные вещи в минуту их открытия, не очень опасаясь смотрителей. Он показывал мне шкатулку из красного дерева, заказанную им самим; в ней он хранил какие-то темные папирусы, покрытые греческими письменами и приобретенные им за дорогую цену у одного неаполитанского антиквара. Я не знаю, были ли найдены в Помпеи другие папирусы, так как все те, которые нам известны из иллюстраций, отысканы в Геркулануме: Что же касается упомянутых мной, то так как ни я, ни мой отец не могли разобрать их, и боясь, вместе с тем, чтобы они, почти уже обуглившиеся, не были окончательно испорчены временем, мы однажды отправились с драгоценной шкатулкой к г. Гайтеру, известному ученому, жившему, как и мы, в Лондоне и напечатавшему в то время одно из своих серьезных исследований о манускриптах, найденных в Геркулануме. Гайтер необыкновенно обрадовался, увидев наши папирусы, и несколько раз воскликнул, посматривая на них: «О! Это драгоценность! Это драгоценность!» [2]

– О чем повествовали они? – спросил я нетерпеливо.