Инго и Инграбан   ::   Фрейтаг Густав

На коня, витязь! Через несколько дней мы отправимся за Заалу.

Выйдя во двор и приподняв голову под солнечные лучи, Инграм вдруг почувствовал легкое прикосновение.

– Теперь ты вполне мой! – вскричала Вальбурга, обнимая его.

Ее пальцы коснулись кожаной сумки, висевшей у него на шее, и она боязливо подалась назад.

– Инграм, и ты хранишь то, что досталось тебе от бесов?

– Это дар моих предков, – ответил Инграм. – Могу ли я презреть им?

– Вспомни, милый, что много бедствий причинил тебе чародейский дар. Сохрани его – и кто знает, насколько помутит он твой разум.

– Подобно тебе, некогда предостерегал меня кое-кто другой, – ответил Инграм. – Опасаюсь, что слишком полагался я на доставшуюся в наследство вещь. Я сниму ее, но ты можешь ее сохранить.

– Ни я, ни кто другой, – сказал Вальбурга. – Разрешить это может лишь один человек: сам владыка Винфрид.

– Не проведешь ли ты меня к епископу? – тревожно спросил Инграм.

– Замечаешь ли ты, – предостерегла Вальбурга, – как заколдованная вещь удаляет тебя от епископа?

Он развязал ремни и отдал сумку Вальбурге, которая накрыла ее платком и, перекрестившись, взяла ее.

– Теперь пойдем к епископу. Смирись, Инграм, – попросила она медлившего. – Потому что должен ты просить милости у человека, который сильнее тебя.

Она с состраданием и нежностью взглянула на Инграма, позабыв на мгновение о бесовской вещи, которую держала в руке. Потом поспешно повела его за собой.

Когда Вальбурга вошла, ведя за собой Инграма, епископ одиноко сидел в светлице.

– Наконец-то ты пришел, Инграм, – сказал Винфрид. – Долго я ждал тебя и прежде чем ты отыскал ведущую ко мне дорогу, оба мы приплатились.

– Талисман, данный женою судеб, по наследству переходит из рода в род, и смущает рассудок Инграма, – пожаловалась Вальбурга. – Избавь его от бесовской власти.

– Благодать Господа небесного и собственные подвиги спасут тебя, Инграм, доколе находишься ты на земле. Где талисман, который страшит вас?

– Вот он, под белым платком, – сказала Вальбурга, положив узелок возле очага.

Винфрид повернулся, прочитал молитву, захватил святой воды из кропильницы, окропил платок и стол и вынул бесовскую вещь. То была маленькая сумка из вытертой кожи, перетянутая множеством узловатых нитей. Винфрид широко распахнул дверь и окна, осенил крестным знамением свой нож, перерезал нити и кожу и стал искать содержимое сумки. В руку ему попались засохшие листья и пыль, а между ними другой, красного цвета сверток. Развернув его, Винфрид отошел назад. Перед ним находилась шелковая материя, плотная, как войлок, затканная золотыми нитями и на ней изображение, похожее на голову змеи или дракона. Глаза ее сверкали горячим золотом, в раскрытой пасти торчали золотые зубы и высовывался красный, стрелообразный язык.

– Едва ли при помощи человеческого искусства возможно произвести столь дьявольский образ, – вскричал изумленный Винфрид, держа деревянный крест над головой дракона. – Подбрось дров, Вальбурга, в очаг и пусть языческое изображение погибнет в огне христианина. Пусть исчезнет оно с глаз людей, потому что как живые сверкают у него глаза.

Дрова трещали, высоко поднялось пламя над угольями… Винфрид поднес сумку к очагу и бросил ее в огонь. Поднялся бело-желтый дым, высоко взвился к крыше и заклубился вокруг стропил. Инграм на коленях стоял у двери.

– Горько мне расставаться с предками! – вздохнул он.

Вальбурга держала сложенные руки над его головой и с сияющим лицом смотрела на Винфрида, который стоял перед очагом, подняв крест, пока последние клубы дыма не унеслись через отверстие в крыше.