Экскалибур   ::   Корнуэлл Бернард

Это случилось во время мятежа, когда Ланселот, коего Артур почитал другом, попытался захватить трон Думнонии. Ланселота поддержали христиане, одураченные своими вождями и епископом Сэнсамом в том числе: христианам внушили, будто их священный долг — очистить страну от язычников и подготовить остров Британию ко второму пришествию Господа Иисуса Христа в году пятисотом. А еще Ланселоту помог саксонский король Кердик: он обрушился на наши земли и прошел с войском вдоль долины реки Темзы, рассчитывая разделить Британию надвое. Если бы саксы достигли моря Северн, вот тогда северные бриттские королевства и впрямь оказались бы отрезаны от южных, однако ж, милостью богов, мы разгромили не только Ланселота и его христианский сброд, но и Кердика. Правда, в ходе этой войны обнаружилась измена Гвиневеры. Артур застал ее обнаженной в объятиях другого, и словно бы солнце зашло с его небосклона.

— Ничегошеньки не понимаю, — пожаловалась мне однажды Игрейна в конце лета.

— Чего ты не понимаешь, милая госпожа? — спросил я.

— Артур ведь любил Гвиневеру, так?

— Любил.

— Так как же он мог не простить ее? Я же простила Брохваэля за Нвилле. — Нвилле была полюбовницей Брохваэля, однако подцепила какую-то кожную болезнь и лишилась всей своей красоты. Подозреваю — хотя напрямую я не спрашивал, — что Игрейна прибегла к наговору, дабы наслать недуг на соперницу. Моя королева, возможно, и зовет себя христианкой, однако христианство — не та религия, что дарует своим приверженцам сладость мести. Для этого надо пойти к старухам: старухи знают, какие травы собрать и какие заклинания прочесть под убывающей луной.

— Ты простила Брохваэля, — кивнул я, — но простил бы Брохваэль тебя?

Королева поежилась.

— Конечно же нет! Он бы сжег меня заживо: таков закон.

— Артур мог бы сжечь Гвиневеру, — согласился я, — и многие ему это советовали, но он и впрямь любил ее, любил страстно, вот поэтому не смог ни казнить ее, ни простить. Во всяком случае, поначалу.

— Ну и глупец! — отрезала Игрейна. Она совсем юна и судит с блестящей безапелляционностью юности.

— Он был очень горд, — возразил я; вероятно, гордость и делала Артура глупцом, но то же можно сказать о любом из нас. Я помолчал, размышляя. — Он много о чем мечтал. Мечтал о свободной Британии, мечтал разгромить саксов, а в глубине души ему хотелось, чтобы Гвиневера постоянно подтверждала: он — достойный человек. А когда она переспала с Ланселотом, Артур убедился, что уступает Ланселоту как мужчина. Конечно же, правды в том нет — но ему было больно. О, как больно. В жизни не видел, чтобы человек так мучился. Гвиневера истерзала ему сердце.

— И он запер ее в заточении? — гнула свое Игрейна.

— Именно, — кивнул я, вспоминая, как меня против воли заставили отвезти Гвиневеру в храм Святого Терния в Инис Видрине, где тюремщицей ей стала сестра Артура Моргана. Гвиневера и Моргана друг друга терпеть не могли. Одна была язычницей, другая — христианкой; и в тот день, когда я запер за Гвиневерой ворота обители, я видел, как она плачет — едва ли не впервые. «Она останется там до самой смерти», — сказал мне Артур.

— Мужчины ужасно глупые, — объявила Игрейна и глянула на меня искоса. — А ты когда-нибудь изменял Кайнвин?

— Нет, — ответил я и не солгал.

— А хотелось?

— О да. Похоть не исчезает даже в счастье, госпожа. Кроме того, многого ли стоит верность, не прошедшая испытания?

— По-твоему, верность чего-то стоит? — бросила Игрейна, и я задумался про себя, который из молодых красавцев воинов в крепости ее мужа привлек внимание королевы. Сейчас, конечно, беременность не позволит ей натворить глупостей, но я опасался, не случится ли чего потом. Может, и не случится.

Я улыбнулся.