Экскалибур   ::   Корнуэлл Бернард

— Он где-то во дворце, — отозвался я и представил Эмриса королю Кунегласу, добавив, что епископ — из числа наших добрых христиан.

— Уповаю, что все мы добры, лорд Дерфель, — проговорил Эмрис, кланяясь королю.

— По мне, так добрые христиане — это те, которые не бунтовали против Артура, — откликнулся я.

— А был ли это бунт? — промолвил Эмрис. — Думается, лорд Дерфель, это было безумие, порожденное благочестивой надеждой, и смею сказать, что сегодня Мерлин делает в точности то же самое. Подозреваю, он останется разочарован, так же как не оправдались надежды моей бедной паствы в прошлом году. Но к чему приведет разочарование нынешней ночи? Вот зачем я здесь.

— Так к чему же оно приведет? — заинтересовался Кунеглас.

Эмрис пожал плечами.

— Если Мерлиновы боги так и не появятся, о король, кого во всем обвинят? Христиан. А кого вырежет толпа? Опять же христиан. — Эмрис осенил себя крестом. — Хочу, чтобы Артур дал слово защитить нас.

— Уверен, он даст — и охотно, — заверил Галахад.

— Ради тебя, епископ, даст, — добавил я. Во времена смуты Эмрис остался верен Артуру: хороший был человек, пусть и осмотрителен в советах столь же, сколь тучен телом. Подобно мне, престарелый епископ входил в королевский совет, что видимости ради наставлял Мордреда в делах правления, хотя теперь, когда король наш был узником в Линдинисе, совет собирался редко. Артур общался с советниками с глазу на глаз, а затем принимал решения сам, но на самом-то деле что-то решать требовалось лишь там, где речь шла о подготовке Думнонии к вторжению саксов, и все мы были рады-радехоньки переложить это бремя на Артуровы плечи.

Промеж серых туч скользнула раздвоенная молния, а мгновение спустя раздался удар грома, да такой оглушительный, что все мы непроизвольно пригнулись. Проливной дождь внезапно усилился еще больше, свирепо забарабанил по крышам, и яростно взбурлили ручьи грязной воды, струящиеся по улицам и переулкам Дурноварии. По полу растеклись лужицы.

— Может, боги не хотят, чтобы их призывали? — угрюмо предположил Кунеглас.

— Мерлин говорит, они далеко, — отозвался я, — так что дождь — не их рук дело.

— Что, несомненно, доказывает: за этим дождем стоит Бог еще более великий, — гнул свое Эмрис.

— Не по твоей ли просьбе? — ядовито осведомился Кунеглас.

— Я не молился о дожде, о король, — отозвался Эмрис. — Воистину, ежели на то твоя воля, так я помолюсь о том, чтобы дождь прекратился. — С этими словами он закрыл глаза, широко развел руки и запрокинул голову в молитве. Торжественность момента слегка подпортила дождевая капля, что просочилась сквозь черепицу крыши и плюхнулась точнехонько на тонзуру, — однако ж епископ закончил молитву и осенил себя крестом.

И — о чудо! — не успела пухлая Эмрисова рука сотворить знак креста на изгвазданной рясе, как дождь начал стихать. С запада еще налетали шквалы брызг, но барабанная дробь по крышам разом прекратилась, и в воздухе между нашим высоким окном и гребнем Май Дуна постепенно прояснилось. Холм по-прежнему темнел мрачной громадой под серыми тучами, и в древней крепости ничего невозможно было разглядеть, кроме разве горстки копейщиков, охраняющих укрепления, да нескольких паломников ниже по склону: эти подобрались к форту так близко, как только посмели. Эмрис сам не знал, радоваться ему или огорчаться действенности своей молитвы, но на всех нас она произвела громадное впечатление, особенно когда тучи на западе расступились и склоны Май Дуна вызеленил косой, водянистый луч солнца.

Рабы принесли нам подогретый мед и холодную оленину, но мне кусок в горло не шел. Я все наблюдал, как день клонится к вечеру и рвутся лоскутья облаков. Небо светлело, на западе, над далеким Лионессом, запылало алое горнило.