Королевские бастарды   ::   Феваль Поль

Мне дорог наш Саладен – и я вскормлю и взращу его!

Эшалот вернулся в караульное помещение. Пакет в плотной бумаге по-прежнему лежал в уголке на лавке. Эшалот взял его, осторожно приоткрыл сверху, как отгибают край у кулечка с перцем, – и тут же в свертке что-то зашевелилось и запищало.

– Заткнись, Саладен, замолчи, негодник, – с материнской нежностью проворковал Эшалот. – Нашел время пищать. Я ведь тебе поесть принес.

Эшалот вытащил из кармана своего передника рожок с молоком, и младенец, который до этого широко открывал рот, жадно ухватил его и начал сосать.

Итак, в свертке был Саладен, внебрачный сын Симилора и приемное дитя Эшалота.

Стражи порядка с любопытством столпились вокруг удивительной кормилицы.

Тем временем во дворе особняка Фиц-Роев господин Моран всячески пытался успокоить малышку Тильду, но девочка все плакала и плакала, не в силах преодолеть тех мучительных детских страхов, которые легко разгоняет веселый дневной свет. Собственно, вокруг не было ничего такого, что могло бы напугать ребенка. Заросший травой двор напоминал лужайку; справа от ворот стоял домик привратника, слева – конюшни, а прямо перед вошедшими возвышался сам особняк, крыльцо которого так густо оплетал сухой плющ, что даже не было видно ступенек.

Моран исчез в привратницкой и долго что-то искал впотьмах под горький плач дрожавшей от ужаса девочки. Наконец на полу возле камина Моран обнаружил большой вожделенный фонарь; чиркнув спичкой, отец Тильды зажег его и осветил совершенно пустую, без всякой мебели, комнату.

Малышка примолкла, но по-прежнему прижималась к отцу, обводя диковатым, испуганным взглядом незнакомое помещение.

– Видишь, нет здесь никаких призраков, – сказал Моран со слабой улыбкой.

– А в темноте были! – ответила Тильда.

Выйдя из привратницкой, Моран шагнул под дождь, который лил все сильнее. С раскрытым зонтиком в одной руке и с зажженным фонарем в другой мужчина направился к дому. Маленькая Тильда, уцепившись за полу отцовского пальто, семенила за Мораном. Девочка то и дело спотыкалась о пучки увядшей травы, покрывавшей двор. Добравшись до крыльца, отец и дочь раздвинули сухие плети плюща и поднялись по шатким скрипучим ступеням. Старик, выбрав нужный ключ из большой связки, висевшей у него на поясе, отпер входную дверь, и в следующий миг они очутились в темной сырой передней. Здесь было пусто, лишь у порога что-то белело. Вглядевшись, девочка в ужасе вскрикнула.

На полу лежал скелет левретки. Оказалось, что время – великолепный препаратор: его произведение красовалось теперь на черно-белых плитках в двух шагах от входа.

– Нужно бы убрать Цезаря с дороги, – спохватился Моран.

Он закрыл зонт, поставил фонарь на пол и перенес несчастного Цезаря в угол потемнее.

– Не капризничайте, мадемуазель Тильда, – сказал Моран дочери. – Умниц-разумниц Цезарь никогда не обижал. Он был очень доброй и красивой собакой. Правда, потрепал однажды снегиря мошенника Жафрэ. Наверное, Жафрэ его здесь и запер… Сколько же воды утекло с тех пор, Господи Боже мой!..

Моран поднял фонарь и стал неспешно подниматься по лестнице. Фонарь осветил его лицо, и тут выяснилось, что этому мужчине не так уж много лет; вот только походка у него была тяжелая, стариковская. Лицо же его было кротким и вместе с тем упрямым, а вот глаза казались чуть-чуть безумными.

Маленькая Тильда, по-прежнему дрожа от страха, поднималась следом за отцом. Она больше не жаловалась, но по ее умненькому личику было видно, до чего ей не по себе в пустом заброшенном доме.

Дом и впрямь казался мертвым, и о безнадежном отчаянии этого покинутого жилища красноречивее всего свидетельствовали останки Цезаря, верного друга хозяев.