Ландо   ::   Ламур Луис

Если же им так хочется неприятностей, то они их получат.

Старик закинул в рот жевательный табак, внимательно посмотрел на плитку, от которой только что отломил кусок, и произнес:

— Тебе придется это сделать. Парни опасны. Они предлагают сотню долларов за твою голову. Ты нужен им мертвый.

Сумма намного превышала годовой доход ковбоя, таких денег хватит, чтобы нанять каких-нибудь негодяев в Техасе и направить по моим следам. Этим Курбишоу явно не хватало родственных чувств. Ну что же, если они так хотят поймать меня, то им придется сжечь лес и просеять пепел, прежде чем найти меня.

Сан-Августин — красивое место, но разве там разбогатеешь? Да и моя кобыла на сносях. Через несколько недель родит жеребеночка. Что нам делать на Юге? Так я думал, сворачивая пожитки. Вдруг Тинкер, чинивший револьвер, спросил:

— Галф недалеко отсюда?

— К югу, вниз по реке.

Отложив револьвер, цыган занялся упряжью, а я отправился за кобылой, и только повернулся, как услышал слова Тинкера:

— Это уединенное место, где человек может укрыться… Большое имение… Хозяин — моряк…

Старик сплюнул и спросил:

— Ты размышляешь или спрашиваешь?

— Если уж зашел разговор, — улыбнулся Тинкер, — то спрашиваю.

Старик указал путь кивком головы.

— Вот дорога. Она ведет к Декроу. Тринадцать или четырнадцать миль отсюда.

Мы забрали кобылу и повозку, на которой теперь красовалась реклама наших товаров: ножи, пилы и тому подобное — словом, все, что мы везли.

Мы шли рядом. Оба в черных шляпах с лихо загнутыми полями. Тинкер — в черной домотканой одежде, с золотыми сережками в ушах, а я — в красной рубашке, куртке из оленьей кожи и черных штанах, заправленных в сапоги. Он — со своими ножами, я — с револьвером. Вместе мы представляли весьма колоритную пару.

Позади осталось почти десять миль, когда навстречу нам попалась юная всадница. Мы подошли к ней, вернее, она подъехала к нам. Ей было около четырнадцати, и держалась она вызывающе. Каштановые волосы до плеч и веснушки, рассыпанные по носу и щекам, очень украшали ее миленькую мордашку. Но, как я уже сказал, девица оказалась слишком дерзкой.

Она посмотрела на Тинкера, потом на повозку и наконец взглянула на меня. Ее глаза задержались на мне какое-то время и, по-моему, не увидели ничего особенного.

— Я Марша Декроу, — сказала она. — У нас есть часы, которые нужно починить.

Она произнесла все с таким видом, словно ожидала, что ее имя прозвучит над нашими головами как грохот барабанов, хотя ни о каких Декроу я до сегодняшнего утра и не слышал. Но даже если бы слышал о них раньше, то едва ли обратил на это внимание. Однако когда мы подошли к дому, я подумал: если деньги придают значимость человеку, то такой дом — зримое воплощение благосостояния.

Передо мной возвышался самый большой дом, который мне когда-либо приходилось видеть. Располагался он в стороне от дороги, в окружении старых могучих дубов и вязов. Зеленая лужайка перед ним занимала пять или шесть акров. К дому вела извилистая тенистая аллея, по обеим сторонам которой располагались фруктовые сады, поля и пастбища. Каретный сарай раза в два превосходил здание нашей школы в Клинче.

— Ты мастер? — спросила она.

— Нет, мэм, — ответил я. — Меня зовут Орландо Сэкетт. Я направляюсь в западные земли.

— Да? — Она сморщила нос. — Значит, ты бродяга?

— Да, мэм. Люди иногда путешествуют.

— Перекати-поле не обрастает мхом, — отрезала она, задрав нос.

— Мох густо растет только на мертвых деревьях, — парировал я, — и если вам так нравится повторять чужие мысли, то, может быть, вспомните, что пчела-путешественница добывает мед.

— Путешественники фу-ты ну-ты! — фыркнула она.

— Ваш дом выглядит как старинный замок, — польстил я. — Должно быть, он самый красивый в округе.