Михаил Строгов   ::   Верн Жюль

Читатель помнит, что во время жестокой расправы Марфа Строгова стояла тут же, простирая руки к несчастному сыну. Михаил смотрел на нее так, как смотрит любящий сын на мать в последнюю минуту тягостной разлуки. Напрасно крепился он. Слезы ручьями хлынули из глаз его, и эти слезы спасли ему зрение. От близости раскаленного металла они превратились в пары, а пары охладили жар. Это был факт, тождественный с тем, что происходит, когда плавильщик, омочив предварительно руку в воде, погружает ее затем, совершенно безнаказанно для себя, в расплавленный металл.

Михаил Строгов сразу же понял, какая опасность грозила ему в случае, если бы он открыл кому-нибудь свою тайну, и в то же время он чувствовал, какую выгоду мог он извлечь из своего нового положения. Пусть думают, что он слеп! По крайней мере, его оставят в покое, он будет свободен! Но необходимо уверить в своей слепоте всех, даже Надю. Необходимо строго следить за собой, чтобы ни одно слово, ни один жест не дали бы повода к сомнению. Принятое им решение было непоколебимо. Одна только мать знала истину, только ей одной поведал он свою тайну, и это было на той самой площади в Томске, когда, склонившись над ней в темноте, он покрывал ее руки и лицо поцелуями. Теперь понятно, что, когда Иван Огарев со злой иронией, воображая, что перед ним стоит слепой, поднес к якобы потухшим глазам его царское письмо, Михаил Строгов прочел это письмо и узнал о разоблачавшихся в нем подлых замыслах изменника. Отсюда эта энергия, не покидавшая его за последнее время. Отсюда это непоколебимое желание достичь Иркутска и исполнить немедленно возложенное на него поручение. Он знал, что город должен быть предан неприятелю! Он знал, что жизни великого князя угрожала опасность! Спасение брата государя, спасение Сибири было еще в его руках.

Вся эта история в нескольких словах была передана великому князю. И с каким одушевлением рассказывал Михаил Строгов о деятельном участии, принятом для достижения его цели Надей!

— Кто эта молодая девушка? — спросил великий князь.

— Дочь ссыльного, Василия Федорова, — отвечал Строгов.

— Дочь командира Федорова, а не дочь ссыльного, — поправил его великий князь. — В Иркутске нет более ссыльных!

Молодая девушка, сильная духом в горе, не выдержала этой радости и в слезах упала на колени перед великим князем. Через час она была уже в объятиях своего отца.

Михаил Строгов, Надя и Василий Федоров были все вместе, они наслаждались минутами блаженства.

Атака татарам не удалась, русские прогнали их с обоих концов города. Василий Федоров со своим отрядом разбил наголову первых же смельчаков, явившихся под Большие ворота. Предчувствие заставило его остаться на этом посту и лично охранять его. Как только татары были выгнаны из города, осажденные принялись тушить пожар. Нефть на Ангаре сгорела сама собой, а пожар ограничился только набережной Иркутска.

Еще солнце не взошло, как татары уже вернулись в свой лагерь. У них была масса убитых. В числе последних находились и цыганка Сангарра. В продолжение двух дней осаждающие не делали никакой новой попытки к нападению. Смерть Ивана Огарева отняла у них всякую храбрость. Этот человек был душой задуманного им дела. Он один имел влияние на ханов и на их орды; если бы не он, они, пожалуй бы, и не дерзнули пойти на завоевание Азиатской России. Несмотря на это, защитники Иркутска были настороже и зорко следили за неприятелем.

Но вот 7 октября, едва только забрезжил свет, как с гор, окружающих Иркутск, раздался вдруг пушечный выстрел. То была русская армия, посланная под предводительством генерала Киселева на помощь Иркутску.

Татары, не желая новой битвы, тотчас же покинули свой лагерь. Иркутск был наконец освобожден.