Неожиданное   ::   Лондон Джек

— Он думает, что это мы сделали, — задыхаясь, проговорил Ганс. — Что это я сделал.

Эдит промолчала, потом сказала кратко, деловито:

— Пусть думает, что хочет. Об этом потом. Сейчас надо вырыть могилы. Но прежде нужно связать Деннина, чтобы он не убежал.

Но Ганс не желал прикасаться к Деннину, и Эдит сама крепко-накрепко скрутила его по рукам и ногам и затем вышла вместе с Гансом на бесконечный снежный простор.

Земля промерзла, она не поддавалась ударам кирки. Тогда они набрали сучьев, разгребли снег и разожгли костер.

Целый час жгли они костер, и наконец земля оттаяла на несколько дюймов. Они вырыли в этом месте яму и снова разожгли костер. Так, понемногу они углублялись в землю — не больше чем на два-три дюйма в час.

Это была тяжелая, мучительная работа. Снежный вихрь мешал костру разгореться, а ветер, забираясь под одежду, леденил тело. Они работали молча. Ветер не давал им открыть рта. Они перекинулись всего двумятремя словами, пытаясь разгадать, что могло толкнуть Деннина на преступление, и умолкли, подавленные ужасом свершившегося. В полдень, взглянув в сторону хижины, Ганс заявил, что он голоден.

— Нет, нет, подожди, Ганс, — умоляюще сказала Эдит. — Я не могу идти домой одна и стряпать обед, пока они все там.

В два часа Ганс предложил пойти вместе с ней, но она заставила его еще поработать, и к четырем часам могилы были готовы. Две неглубокие ямы, не глубже двух футов, но они годились на то, чтобы зарыть в них трупы. Спустилась ночь. Ганс взял нарты, и два мертвеца отправились в путь сквозь ночь и метель на свое ледяное кладбище. Похоронная процессия не отличалась пышностью. Нарты глубоко увязали и сугробах, и тащить их было нелегко. Ганс и Эдит со вчерашнего дня ничего не ели и теперь, измученные, голодные, едва держались на ногах. У них не было сил противиться порывам ветра, и порой он совсем сбивал их с ног. На сугробах нарты опрокидывались, и каждый раз им приходилось заново нагружать на них свою страшную кладь. Последние сто футов нужно было взбираться по крутому откосу, и они ползли на четвереньках, как собаки, глубоко зарываясь руками в рыхлый снег. Но тяжелый груз тянул их назад, и, скользя и падая, они дважды слетали под откос; постромки и нарты, живые и мертвецы — все сплетались в один страшный клубок.

— Завтра я поставлю здесь столбы и прибью дощечки с именами, — сказал Ганс, когда они засыпали могилы.

Эдит рыдала, она едва нашла в себе силы пробормотать срывающимся голосом слова молитвы, и весь обратный путь Ганс почти нес ее на руках.

Деннин очнулся. Он катался по полу, тщетно стараясь освободиться от своих пут. Когда Ганс и Эдит вошли, он окинул их горящим взглядом, но не произнес ни слова. Ганс снова заявил, что не желает прикасаться к убийце, и угрюмо наблюдал, как Эдит волоком тащила его в другую комнату. Но как она ни старалась, у нее не хватило сил поднять его с пола на койку.

— Дай-ка я пристрелю его, и дело с концом, — сказал Ганс, последний раз делая попытку уговорить ее.

Но Эдит покачала головой и снова наклонилась над Деннином. К ее удивлению, тело легко отделилось от пола, и она поняла, что Ганс сдался и пришел ей на помощь. Затем они начали убирать кухню. Но кровавые пятна на полу продолжали кричать о свершившейся трагедии, и Ганс взял рубанок и выстругал пол, а стружки сжег в печке.

Дни шли за днями — во мраке и тишине, нарушавшейся только шумом прибоя на обледеневшем берегу. Ганс во всем слушался Эдит. Вся его великолепная предприимчивость исчезла. Эдит взяла судьбу Деннина в свои руки, и Ганс не желал больше ни во что вмешиваться.

Убийца был для них постоянной угрозой. Каждую минуту он мог освободиться от своих уз, и они ни днем, ни ночью не спускали с него глаз.