Пелусозеро   ::   Онегов Анатолий Сергеевич

Оно раздается совсем рядом с лодкой. Широкая роговая пасть – хлюп-хлюп-хлюп – смыкается над мальками-соломинками. Чмок-чмок-чмок – раздается справа, слева, впереди, сзади…

Боже мой! Это же тот самый окуневый бой, который мы знаем по июльским дням на наших волжских водохранилищах!.. Чмок-чмок, хлюп-хлюп – расходятся круги по всей глади утреннего озера. Надо срочно, сейчас же забрасывать блесну – окунь будет тут же, мгновенно! Но я как зачарованный сижу в лодке среди этого пелусозерского окуневого, почти осеннего боя и не помню сейчас ни о каком спиннинге.

Конечно, корюшка, корюха – как зовут ее здесь! Это ее мальки, поднявшиеся с глубин, где онитаились все летнее время, позвали за собой полосатых охотников. Конечно, корюшка-корюха, опустившаяся с весны на глубины, держала там окуней и отпускала их только в ночные походы на луды, да и то не всегда. И сейчас еще сама корюшка на глубине – взрослые рыбешки поднимутся из глубин, покажутся лишь по настоящим утренним холодам. А пока сюда, к луде, вышел только малек. И следом за ним поднялся окунь.

Окуневый бой-охота за мальком продолжается вот уже более получаса, бой перемещается по озеру – охотники движутся за добычей. Я присматриваюсь к чмокающим рыбам и вижу, что среди охотящихся не так уж много солидных охотников, – главные ударные силы окуневых отрядов все еще остаются на глубине, все еще стерегут главную добычу – взрослую корюшку, а сюда следом за мальком поднялись охотники помоложе. Да, это еще только начало настоящей окуневой охоты – жора.

Я снова беру в руки спиннинговое удилище. Блесна снова ложится на воду среди чмокающих рыб, и почти тут же следует удар, и еще один небольшой окунек оказывается в лодке. Я опускаю блесну поглубже, и снова небольшой окунек оказывается на крючке. Я делаю заброс в другую сторону – результат тот же: крупных рыб среди охотников единицы. Я меняю блесны – другой цвет металла, другая форма… Окуни берут жадно, но все это те же рыбки гимназического возраста.

Ловля заканчивается – бой стихает. Я подвожу лодку к луде, опускаю на дно якорь, а следом опускаю и мормышку. Раз-раз-раз – кивок плавно покачивает вслед за собой крошечный кусочек металла у самого дна. Раз-раз-раз – и поклевка. На крючке плотва. И снова раз-раз-раз – и снова плотва. Окуней на луде нет. Нет окуней и около каменистого мыса, нет никаких, даже тех окуней-палечников, которые все лето вертелись тут. Да и как им быть здесь сейчас, когда почти все окуневое население собралось по сигналу: «Поднялась корюшка!» – и теперь, чмокая и хлюпая, тянется вслед за несметными стаями узкотелого серебристого малька.

На следующий день корюшка не показалась, и мои окуни-разбойники снова собрались возле своих луд и мысов. Там они и оставались до тех пор, пока в начале осени я не попрощался с Пелусозером до новой весны.

Корюшку, настоящую, взрослую, в прошлом году мне так и не удалось увидеть – она объявилась, видимо, позже, по холодам, когда я уже был в Москве. И потому я не могу довести свой рассказ о пелусозерских окунях до конца… Кто знает, какие окуни являются вслед за корюшкой на луды и каменистые мысы в преддверии близкой зимы…

Вот почему я так жду эту новую осень на берегу по-своему необыкновенного северного озера. А пока снова ищу у мысов и луд самых больших окуней и снова, как и в прошлом году, когда над Пелусозером гремят ветры, хожу ненадолго к Волкову озеру или навещаю уснувшую речку, хранящую тайну своих странных хариусов.