Приключения Джейкоба Фейтфула   ::   Марриет Фредерик

В это время матушка лежала, обессилев от джина, отец же стоял на носу судна и курил.

— Что эго? — вскрикнул он, вынув трубку изо рта и прислушиваясь. — Пожалуй, это Джо!

Действительно, всплеск воды был вызван падением Джо. На следующее утро его нигде не нашли. Однако через несколько дней он отыскался, но, как выражаются газеты, «в нем замерла жизненная искра», кроме того, угри и другие рыбы уничтожили большую часть его лица.

Приблизительно через год после гибели брата явился на свет я. Мой отец, в голове которого мерцали слабые понятия о христианстве, совершил обряд крещения, перекрестив мне лоб концом трубки и дав мне имя Джейкоб. Моя мать всего раз в жизни побывала в церкви. Ведь они сходили с баржи только тогда, когда их вызывал на берег инспектор или владелец судна, когда баржа разгружалась или им нужно было закупить необходимые съестные припасы. Я плохо помню свои младенческие годы, но знаю, что наша баржа часто сияла синей и красной краской, и матушка указывала мне на это, говоря:

— Как красиво!

Я пропущу эти годы я начну с пятилетнего возраста. Может быть, читателю покажется странным, что мои мысли, хотя и очень ограниченные, были определенны; но я говорю правду. Баржа, ее экипаж, ее пристани составляли макрокосм моего младенческого соображения, и потому все эти предметы глубоко запечатлевались в моем уме, и я понимал всю их ценность. До одиннадцати лет, то есть до возраста, в котором я покинул баржу, берега реки составляли границы моих размышлений. Понятно, я знал кое-что о характере деревьев и домов, но, кажется, не понимал, что деревья растут. Они всегда казались мне прежнего роста, а вопросов я не задавал. Лет десяти я знал названия всех приречных пунктов, глубину реки, ее мели, даже изменения в высоте воды. Я мог управлять баржей, когда она плыла вверх вместе с приливом, потому что, если у меня недоставало силы, я заменял ее ловкостью, приобретенной практикой.

Когда мне минуло одиннадцать лет, произошла катастрофа, изменившая всю мою жизнь, а потому я должен еще поговорить об отце и матери. Склонность матери к спиртным напиткам сильно возросла; в то же время возросла и ее тучность. Теперь она представляла собой такую гору мяса, каких я никогда больше и не видывал. Впрочем, мне она не казалась некрасивой: я постепенно привыкал к увеличению ее объема, да и других женщин видал только вдали. За последние два года она редко поднималась с постели и вне каюты оставалась в общей сложности не дольше пяти минут в неделю. Отец раз в месяц выходил на берег на четверть часа для закупки джина, табаку, красных селедок, попорченных корабельных сухарей. Последние составляли мою главную пищу, за исключением тех случаев, когда во время стоянок мне удавалось поймать рыбу, я очень много пил воды из-за соленого вкуса сельдей, а также потому, что матушка, несмотря на свою страсть к спирту, постоянно говорила, что джин вреден маленьким мальчикам. В последние годы отец сильно переменился. Теперь мне одному предоставляли баржу; он поднимался из каюты только желая помочь мне перебросить мостки или вывести баржу из толпы других судов. Чем искуснее делался я, тем бессильнее становился отец; он большую часть времени проводил в каюте, помогая матери осушать глиняную бутылку. Матушка повлияла на него, и теперь они оба вкушали от запретного плода.

Однажды летним вечером мы с угольным грузом плыли вверх но течению; нас нес прилив. Уголь нам предстояло доставить на пристань владельца баржи повыше моста Петни. Поднялся сильный ветер и помешал нашему ходу — нам не удалось в этот вечер дойти до пристани. Мы уже были в полутора милях выше моста, когда нам пришлось бросить якорь.