Робин Гуд против шерифа   ::   Кинг Диана

— А ты, Реджинальд, тоже уводи свое войско. Слышишь, сейчас же уводи. И чтоб никаких междоусобиц.

Солдаты шерифа тоже замерли на какой-то миг.

— Так, — продолжал король. — А это — твой сын? — ткнул он пальцем на Раски, обращаясь к Торстведту.

— Да! — ответил Торстведт, лицо которого посветлело при виде Раски.

— Так… А что они ждут? — тихо спросил король у Робина, показывая на не расходившуюся под балконом толпу. Робин ничего не ответил.

— А-а… А это — чей сын? — Иоанн Безземельный выхватил младенца у Мэйбл и высоко поднял его над головой. И только теперь ребенок издал первый пронзительный крик.

— Ура!!! — словно вторя ему, раздались крики из крестьянского войска.

— Виват, король!!! — подхватили их ноттингемские солдаты.

— Ура!!! Ура!!! — все нарастали возгласы радости и ликования.

Крестьяне весело размахивали над головами дубинками и рогатинами. Некоторые даже притопывали и приплясывали на каменной площади. Солдаты замка тоже, недолго думая, поддержали их, постукивая о землю копьями и мечами.

— Виват, король! Ура! Ура! Слава Робину! — С этими криками на старую серую площадь Ноттингема упали первые солнечные лучи. Уже совсем рассвело, и день обещал быть ясным и безоблачным. Свежий утренний ветер разогнал облака. По лицам всех стоявших на балконе, включая короля Джона и малыша Бебе, пробежала улыбка облегчения. Находясь выше всех, они первыми увидели обрезанный крышами окрестных домов край восходящего солнца.

— А что их так радует? — тихо спросил король, глядя на ликующую внизу толпу.

— Так ведь дождь кончился, Ваше величество.

— И что с того?

— Никто больше не плачет.

Тогда король еще плохо понимал, что он сделал для крестьян. Со временем Реджинальд попытается объяснить ему, но наша история об этом умолчит. События наступившего утра были настолько радостными, что, наверное, еще спустя год, а может два, никому и в голову не приходило огорчаться по пустякам.

Торстведт обнял наконец своего потерявшегося сына после того, как небольшая процессия, состоявшая из короля Джона, Робина, Раски и Мэйбл с малышом, торжественно вышла на площадь в сопровождении оставшихся при Робине героев. И крестьяне, и солдаты еще больше возликовали, расступаясь перед идущими и приветствуя — кто короля английского, а кто — короля лесных разбойников. Различить голоса в этот момент было едва ли возможно.

Но один голос Робин не мог не узнать в общем хоре. Сердце Робина уже давно сжималось от глубокой и тупой боли. Сражался ли он в Западной башне или шел по темным коридорам, или участвовал в недавних переговорах — он не мог забыть об оставшемся в доме плотника Джохана друге, о верном сарацине, который пошел за ним из Лондона в самое ноттингемское пекло.

— Робин! Эй, друг! Я вижу, ты в замечательной компании! — воскликнул Саланка, не сумевший усидеть дома, когда начался шум, вызванный вхождением в город крестьянского войска.

Саланка, несмотря на то, что был ослаблен ранением, едва не перекрикивал собравшуюся на площади толпу. Робин, увидав наконец находившегося невдалеке от торжественной процессии сарацина, протолкался через толпу восторженных крестьян и, горячо обнявшись с другом, предложил ему присоединиться к процессии. Ирландец Гэкхем, из-за ранений не мог уже и на ногах стоять, просто-таки заревел от восторга, впервые за долгое время увидав старого товарища сарацина:

— И ты, карфагенянин, явился сюда по мою шкуру?! Гей-гоп! У меня родился сын, я самый счастливый человек на свете! — Счастливый папаша, едва не теряя сознание, потрясал в воздухе здоровой рукой.