Родная страна   ::   Голубев Глеб

Пленный сержант исправно нес караулы, а в свободное время бродил по городу. Он изучал теперь местный язык, расспрашивал о городах и дорогах, мечтал о побеге. Но судьба готовила ему новые тяжкие испытания.

Однажды утром прибежал к нему служитель и сказал:

— Ступай за мной. Аталык зовет.

Войдя в парадные покои, где на груде подушек сидел Данияль-бий, Ефремов увидел рядом с ним еще одного человека — чернявого, с коротко подстриженными усами, в шелковом халате. Ефремов узнал его. Это был Ир-Назар-бай, который только вчера вернулся из Петербурга, куда ездил послом.

Из Петербурга! Сердце у Филиппа екнуло: «Может, ему толмач нужен для нового посольства… Вдруг возьмет в Петербург и удастся вырваться из плена?»

Данияль-бий, видно, понял по лицу Ефремова, о чем тот думает. Усмехнувшись, аталык спросил:

— Скучаешь по дому, урус? Знаю, потому и позвал. Тут тебе весточка пришла, почитай.

С этими словами он кивнул послу, и тот протянул сержанту какую-то бумагу, свернутую в трубку.

Ефремов торопливо расправил ее. Знакомые буквы, родной язык!

На глазах у Ефремова выступили слезы. Откуда-то издалека донесся властный голос аталыка:

— Что это за бумага? Отвечай.

— Это паспорт, твоему послу выданный для беспрепятственного проезда через все места, под державой России находящиеся, — ответил Ефремов, не отрывая глаз от бумаги.

— Паспорт? — переспросил аталык, переглянувшись со своим послом. — А он правильный?

Филипп Ефремов недоуменно посмотрел на аталыка.

— Конечно. Вот и подпись и печать проставлена. Все как положено.

— Это я вижу, — махнул рукой аталык. — А почему печать стоит внизу, а не наверху?

Ефремов пожал плечами.

— У нас в России так полагается: сначала дело излагают, потом подписывают и внизу печать прикладывают.

Аталык снова переглянулся с послом, подумал, потом недоверчиво сказал:

— Ты лжешь. Печать поставлена внизу, чтобы унизить нашу магометанскую веру. А почему ты плакал?

Филипп Ефремов покраснел.

— От радости, господин аталык, — смущенно ответил он. — Сколько времени уже российского письма не видел! Отпусти меня домой, век буду бога за тебя молить.

Данияль-бий нахмурился.

— Что мне твой бог? Ты в моих руках, и я что хочу с тобой сделаю. Тебя кормят, одевают. А ты о чем просишь?

Он вскочил на ноги и выхватил паспорт из рук Ефремова.

— И как ты просишь? Эй, кто там, поставьте его на колени!

Подбежали два стражника, навалились на Ефремова, заставили его встать на колени.

— Я думал, что тебе можно верить, а ты высматриваешь, как бы убежать, — успокаиваясь и снова усаживаясь на подушки, сказал аталык. — Отсюда не убежишь. Почему не перейдешь в нашу веру? Большим начальником станешь. Вы, русские, хорошие воины. У хана Рахим-бия — мир праху его! — полковником был тоже русский. Смелый был, много городов взял. А ты не хочешь мне послужить? Отвечай!

Филипп Ефремов тихо ответил:

— Не могу, господин. Русским я родился — русским и останусь. Веру менять не стану.

Данияль-бий посмотрел ему в лицо тяжелым взглядом. Ефремов не отводил глаз. Тогда аталык махнул рукой и коротко приказал:

— Уведите.

Во дворе Филиппа Ефремова связали и посадили на солнцепеке у глиняной стены. Он сидел и смотрел, как стражники готовят ему пытку. Они налили в большое деревянное корыто горячей воды, а потом высыпали туда с пуд соли. Когда рассол остыл, Ефремова подтащили к корыту и положили на спину. Палач кинжалом разжал пленнику зубы и вставил в рот деревянную трубку. Потом он начал не спеша лить в нее соленую воду.

Филипп Ефремов слышал уже об этой страшной пытке. От нее многие умирали, потому что соль разъедала у несчастных все внутренности.

Но Ефремову не дали умереть.