Сальватор. Том 2   ::   Дюма Александр

Петрус вздрогнул, сделал над собой усилие и спустился с небес на землю.

— Як вашим услугам, крестный, — предложил он.

— Даже согласен пойти во Французский театр? — удивился тот.

— Куда прикажете.

— Твоя преданность так велика, что заслуживает вознаграждения. Нет, во Французский театр мы не пойдем: трагические стихи после ужина, как, впрочем, и перед ним, заинтересовать неспособны. Я пойду за вещами, поблагодарю хозяйку гостиницы и через час буду у тебя.

— Вас проводить?

— Нет, я тебя отпускаю. Ступай по своим делам, если у тебя есть дела ночью — а ты обязан их иметь, парень: женщины, должно быть, без ума от такого красавца!

— Ого! Вы ко мне небеспристрастны, как истинный крестный, то есть второй отец.

— Тотов поспорить, — громко расхохотавшись, продолжал капитан насмешливо, — что ты любишь их всех, или ты не сын своего отца. Кажется, у древних римлян был император, мечтавший, чтобы у всех мужчин была общая голова, дабы обезглавить все человечество одним ударом?

— Да, Калигула.

— А вот твой славный отец, в отличие от этого бандита, мечтавшего о конце света, хотел бы иметь сто ртов, чтобы целоваться разом с сотней женщин.

— Я не такой гурман, как мой отец, — рассмеялся Петрус, — мне вполне хватает одного рта.

— Так мы влюблены?

— Увы! — молвил Петрус.

— Браво! Я лишил бы тебя наследства, не будь ты влюблен… И нам, само собой разумеется, платят взаимностью?

— Да… Я любим и благодарю за это Небо!

— Все к лучшему… Она хороша?

— Как ангел!

— Ну что ж, мальчик мой, я, стало быть, прибыл весьма кстати. Что тебе мешает жениться? Может, денег нет? Так я готов дать вдвое больше необходимого.

— Большое спасибо, крестный. Она замужем.

— Как?! Ты влюблен в замужнюю даму? А как же мораль?

— Дорогой крестный! Обстоятельства сложились таким образом, что я могу ее любить и мораль при этом нимало не страдает.

— Ладно, как-нибудь расскажешь мне о своем романе. Нет?

Ну так и не будем об этом больше. Храни свою тайну, мой мальчик. Расскажешь, когда мы сойдемся ближе, и ты, может быть, не напрасно потеряешь время. Я человек находчивый. Мы, старые морские волки, изучаем на досуге все военные хитрости; я мог бы при случае оказать тебе помощь. А пока же — молчок!

«Лучше молчать всегда, чем открыть рот и ничего не сказать», — как написано в «Подражании Иисусу Христу», книга первая, глава двадцатая.

После такой цитаты Петрус, вставший было из-за стола, едва не рухнул снова.

Решительно, крестный Пьер был кладезем премудрости, и если бы знаменитый Говорящий колодец в самом деле умел разговаривать, вряд ли он превзошел бы капитана Берто по прозвищу Верхолаз.

Моряк мог поговорить обо всем, все повидал, знал все на свете, разбирался в астрономии и гастрономии, живописи и медицине, философии и литературе. Знания его поражали энциклопеличностью, и было нетрудно догадаться, что знал он еще больше, чем показывал это собеседникам.

Петрус провел рукой по лбу, чтобы смахнуть выступивший пот, а другой — по глазам, пытаясь, насколько возможно, понять происходящее.

— Ого! — изумился моряк, вынув из жилетного кармана огромный хронометр. — Уже десять часов, пора сниматься с якоря, мой мальчик.

Крестный с крестником взяли шляпы и вышли.

Счет составил почти сто семьдесят франков.

Капитан отдал двести франков, оставив тридцать из них лакею в качестве чаевых.

Карета Петруса стояла у входа.

Петрус пригласил капитана сесть в экипаж, однако тот отказался: он послал лакея за каретой, чтобы не лишать Петруса его коляски.

Напрасно Петрус его уговаривал — капитан оказался непоколебим.

Подъехала карета.