Сын каторжника   ::   Дюма Александр

Созерцая предмет своей страсти и кичась своим владением, г-н Кумб проникался крайним высокомерием к тем из своих ближних, кто был лишен счастья, казавшегося лично ему бесценным, и стал считать себя вправе бросать презрительный взгляд на творение Господа. Добавим, что, какую бы безмятежную и ровную жизнь ни вел г-н Кумб, она должна была оставить в его душе другие привязанности, помимо напускных, другие печали, помимо тех, что были вызваны губительным действием мистраля.

В его прошлой жизни была драма.



II. МИЛЕТГА

Пусть скажут поэты:

Тростник повержен, как и дуб:

Однажды, словно великан лесной,

Он оказался распростертым на земле…

И если молния его щадит,

То, схвачен ледяной рукой Зимы,

Он ею с корнем будет вырван вмиг

И наземь рухнет — пусть не с высоты:

Не важно то, коль все-таки падет.

И только ли о бедах королей

Народу стоит слезы проливать?

Кто ж с нищими печали разделит?

Человеку не скрыться в траве

И несчастья не избежать;

Будет сцена жизни в ладонь

Или сотня в ней будет локтей —

Пьесу играют все ту же,

Пьесу, в которой актеры,

Будь они велики иль малы,

Причитают и волосы рвут на себе:

Даже на жалких подмостках

Великие страсти бушуют.

Почему же г-н Кумб как будто избежал всеобщего закона?

Однажды в тихие, сонные воды, в которых он столь восхитительно влачил свое существование, неожиданно рухнула женщина (в чем и состоит их роль на этом свете), и широкие круги на воде, оставленные ее падением, чуть было не превратили эту спокойную заводь в клокочущее от бурь море.

Звали ее Милетта, родом она была из Арля — родины поистине прекрасных южанок; у нее были черные волосы, голубые глаза, такая белоснежно-атласная кожа, как будто солнце, заставляющее зреть гранаты, ни разу не коснулось ее своим лучом. Никогда еще белый чепчик, отделанный широкой бархатной тесьмой, не заключал в себе более красивых волос, чем те, что были у Милетты; никогда еще складчатый шейный платок не обрисовывал более очаровательную грудь; никогда еще платье не было укорочено более ловко, позволяя увидеть стройную ножку с изящно вогнутой маленькой ступней.

В годы своей молодости Милетта вполне могла считаться наиболее совершенным образцом артезианской красоты, и, имея столько оснований стать женщиной привлекательной для многих, она сдержала все надежды, какие сулил ее честный и нежный взгляд, и вышла замуж, как это принято, за человека своего круга, работавшего простым каменщиком.

Грустно, что Провидению не угодно вознаграждать женщин, подобных Милетте, которые прямо ведут свой корабль к гавани, несмотря на подводные камни, и тем самым подают пример подлинной добродетели.

Однако бескорыстие Милетты обернулось для нее несчастьем; в ее замужней жизни с трудом отыщется лишь несколько безоблачных весенних дней, и очень скоро тот, кого она приняла за мотылька, превратился в гусеницу. Несмотря на его бедность, она выбрала его себе в мужья, поскольку он показался ей трудолюбивым человеком. Но он доказал, что семейная комедия разыгрывается в лачугах так же, как и во дворцах с пышным убранством; он показал себя таким, каким и был в действительности: сварливым, грубым, ленивым и развратным, — вот почему из прекрасных глаз бедной Милетты часто лились обильные слезы.

Пьер Мана — так звали мужа Милетты — однажды заявил, что его труд должен лучше оплачиваться в Марселе, нежели в Арле, и предложил жене отправиться в тот город, чтобы поселиться там. Этот переезд дорого обошелся Милетте: она любила край, где родилась и где оставляла всех своих близких. Издалека большой город внушал ей страх и представлялся кровожадным чудовищем, намеренным ее пожрать; но, поскольку ее слезы огорчали старую мать, она подумала, что на расстоянии легче будет скрыть их, убедив ее в том, что она весьма счастлива в браке; и Милетта покорно приняла предложение мужа.