Тайна Вильгельма Шторица   ::   Верн Жюль

— Боже мой! Шториц! Не сын ли он знаменитого химика или, вернее, алхимика?

— Сын.

— Имя громкое. Этот ученый сделал много знаменитых открытий.

— Да, и немцы гордятся им с полным основанием.

— Но ведь он сам уже умер?

— Несколько лет, как умер. Но сын его жив, и мой будапештский друг аттестует его «беспокойным» человеком.

— То есть, как беспокойным? Я не понимаю, мой друг, что это значит.

— Я тоже не совсем понимаю. Кажется, мой собеседник хотел сказать, что Вильгельм Шториц непохож на других людей.

— Что же, у него три руки или четыре ноги? — засмеялся я. — Или шесть чувств вместо пяти?

— Не знаю, мне не объяснили, — засмеялся в ответ и мой собеседник. — Впрочем, я полагаю, этот эпитет относится не к физическому, а к нравственному облику Вильгельма Шторица. Советую вам все-таки его остерегаться.

— Будем остерегаться, — отвечал я, — по крайней мере, до тех пор, пока Мира Родерих не сделается Мирой Видаль.

Я пожал руку лейтенанту и ушел домой заканчивать сборы в путь.



ГЛАВА ВТОРАЯ

Четырнадцатого апреля, в 7 часов утра, я выехал из Парижа в берлине note 2 , запряженной почтовыми лошадьми, и через десять дней прибыл в австрийскую столицу.

Об этой первой части моего путешествия я упомяну лишь вскользь. За это время ничего выдающегося не случилось, а земли, по которым я проезжал, до такой степени хорошо всем известны, что повторять их описания не стоит.

Первой моей большой остановкой был Страсбург. При выезде из города я долго смотрел на него из окна кареты, любуясь знаменитым собором, который весь купался в лучах солнца, озарившего его в этот момент с юго-востока.

Несколько ночей я спал под стук колес моего экипажа, под эту однообразную песню, которая способна лучше всякой тишины навеять сон и убаюкать. Я проехал Баден, Карлсруэ, Штутгарт, Ульм, Аугсбург и Мюнхен. Более продолжительная остановка была у меня в Зальцбурге, на австрийской границе, и, наконец, 25 апреля в 6 часов 35 минут взмыленные лошади доставили мою берлину во двор одной из лучших венских гостиниц.

В дунайской столице я пробыл только тридцать шесть часов, в том числе две ночи. Осмотреть ее подробно я собирался уже на обратном пути.

Дунай не протекает через Вену. Он от нее довольно далеко. Я проехал от города до пристани около мили, чтобы сесть на пароход, который должен был доставить меня в Рач.

Накануне я запасся местом на габаре note 3 «Доротея», приспособленной для перевозки пассажиров, которых набралось много и всевозможных национальностей: испанцев, немцев, французов, русских, венгров и англичан. Больше было венгров. Пассажиры размещались на корме судна, а носовая часть была заставлена товарами, так что по палубе ходить было почти нельзя.

Первой моей заботой было обеспечить себе на ночь койку в общей каюте. О том, чтобы принести в эту каюту мой чемодан, нечего было и думать. Я его оставил под открытым небом на палубе, возле скамейки, на которой рассчитывал сидеть во время плавания, присматривая за сохранностью багажа.

Благодаря попутному ветру и течению габара довольно быстро плыла по желтой воде красивой немецко-славянской реки. Там встречались многочисленные парусные лодки, груженные продуктами сельского хозяйства с необозримых полей, раскинувшихся по обоим берегам. Попадались громадные плоты сплавляемого лесного материала — толстейших бревен из дремучих лесов, которые еще не были тогда истреблены в среднеевропейских землях. Потом потянулись острова, большие и маленькие, причудливо разбросанные и порой такие низменные, что едва поднимались над водой. Все они были цветущие, с осинками, ветлами и тополями, с влажной изумрудной травой, усеянной пестрыми, яркими цветами.

По берегам были рассеяны деревни на сваях, стоящие у самой воды.