Хорнблауэр и Отчаянный   ::   Форестер Сесил Скотт

Мрачно предвидел он свое будущее — если он когда-нибудь выйдет в отставку, если он когда-нибудь — как не трудно в это поверить — заживет в семье, то бифштекс ему будут подавать при каждом торжественном случае. Это была последняя капля — он чувствовал, что не может съесть ни кусочка, и в то же время не может обидеть Марию.

— А твой где? — спросил он, оттягивая время.

— О, не буду же я есть бифштексы. — По голосу Марии было ясно: она не допускает и мысли, что жена может питаться так же хорошо, как и муж. Хорнблауэр поднял голову и крикнул:

— Эй, там, на кухне! Принесите еще тарелку — горячую!

— О нет, милый, — сказала Мария, затрепетав, но Хорнблауэр уже встал и усаживал ее за стол.

— Сиди, — сказал он. — Ни слова больше. Я не потерплю бунтовщиков в собственной семье.

Служанка принесла тарелку. Хорнблауэр разрезал бифштекс на две части и отдал Марии большую.

— Но, милый…

— Я сказал, что бунта не потерплю, — проревел Хорнблауэр, передразнивая собственный грозный шканцевый голос.

— О, Горри, милый, ты слишком добр ко мне. — Мария поднесла к глазам платок, и Хорнблауэр испугался, что она все-таки разрыдается. Но она положила руки на колени, выпрямилась и геройским усилием овладела собой. Хорнблауэр почувствовал прилив нежности. Он протянул руку и сжал ее ладонь.

— Ну-ка я посмотрю, как ты ешь, — сказал он. Он говорил все тем же шутливо-грозным тоном, но в голосе его отчетливо проступала нежность.

Мария взяла нож и вилку. Хорнблауэр последовал ее примеру. Он через силу проглотил несколько кусочков и так искромсал остальное, чтобы не казалось, будто он съел слишком мало. Потом отхлебнул пива — пиво на завтрак он тоже не любил, даже такое слабое, но догадывался, что старая служанка не имеет доступа к запасам чая.

Внимание его привлек стук за окном. Конюх открывал ставни — за окном на мгновение мелькнуло его лицо, однако на улице было еще совсем темно. Хорнблауэр вынул часы — без десяти пять, а он приказал шлюпке ждать его в Салли-порт в пять. Мария видела, как он вынимал часы. Губы ее задрожали, глаза увлажнились, но она сдержала себя.

— Я надену плащ, — сказала она и выбежала из комнаты. Вернулась она почти сразу, в сером плаще. Лицо ее закрывал капюшон. В руках она держала бушлат Хорнблауэра.

— Вы нас покидаете, сэр? — спросила старая служанка, заходя в гостиную.

— Да. Мадам рассчитается, когда вернется, — сказал Хорнблауэр. Он вытащил из кармана полкроны и положил на стол.

— Спасибо большое, сэр. Счастливого пути вам, сэр, и призовых денег в изобилии. — Ее напевный голос напомнил Хорнблауэру, что она видела сотни флотских офицеров, уходивших из «Георга» в море. Быть может, она помнит еще Хаука и Боскавена.

Хорнблауэр застегнул бушлат и взял мешок.

— Я позову конюха, он проводит тебя обратно с фонарем, — сказал он заботливо.

— О нет, не надо, пожалуйста, милый. Здесь так близко, и я знаю каждый камень, — взмолилась Мария. Это была правда, и он не стал настаивать.

Они вышли на морозный утренний воздух. Даже после слабого света гостиной глазам пришлось привыкать к темноте. Хорнблауэр подумал, что, будь он адмиралом, даже известным капитаном, его не отпустили бы так запросто: трактирщик с женой наверняка встали и оделись бы, чтоб его проводить.

Они свернули за угол и стали спускаться к Салли-порт. Хорнблауэр с неожиданной остротой осознал, что идет на войну. Заботы о Марии отвлекли его на время, но сейчас он снова поймал себя на том, что возбужденно сглатывает.

— Дорогой, — сказала Мария. — У меня для тебя маленький подарок.

Она что-то вынула из кармана плаща и вложила в его руку.

— Это всего-навсего перчатки, дорогой, но с ними моя любовь, — говорила она. — За такое короткое время я не могла сделать ничего получше.