Железный мустанг   ::   Логан Джек

У него было такое чувство, как будто его протащили за ноги через щель в двери коровника, выжав все соки из его костей и всю кровь из вен и артерий. Ему казалось, что он похож на вялую, мокрую крысу. Ковбой судорожно ловил воздух ртом, не в силах сделать глубокий вдох. Его голова, шея, глаза, внутренности разламывались от усталости. Руки, сжимающие поводья на уровне груди, казалось, утратили всякую чувствительность. Но из всех органов наибольшие мучения ему доставлял позвоночник, узкая цепочка хрящей, протянувшаяся от копчика до затылка. На протяжении более тысячи миль его подбрасывало, трясло, гнуло, ломало, толкало, било об твердое, как камень, седло. Слезать с лошади стало настоящей пыткой, особенно когда приходилось ступать на землю. Боль тупо отдавалась в крестце. Когда же Слокум садился на лошадь, осторожно устраиваясь в седле, боль с такой силой пронизывала его тело, что это было похоже на взрыв бомбы, зажатой между ног.

— Как насчет того, чтобы сделать привал, разжечь огонь и немного подкрепиться? — спросил Ханикатт.

— Я за, — поддержал его юноша.

Слокум замотал головой со всей энергией и выразительностью, которую позволяла ноющая шея.

— Нет, спасибо. Нам осталось каких-то сорок вонючих миль. Доберемся до места — будем отдыхать. Я сказал: едем дальше!

— Он прав, — заметил И. В.

Они ехали по широкой полосе скошенной травы, покрывавшей весь ландшафт, однообразие которого изредка нарушалось небольшими островками полыни. Чуть дальше виднелась река с поросшими ивняком берегами, а за ней на западе вырастала гряда скалистых гор Рокиз, напоминавших гигантскую красную игуану, припавшую к земле перед смертельным прыжком.

Воздух был душным, приближался дождь. Ветерок стих, позорно дезертировав перед лицом огромной тучи, накапливавшей ярость в синем небе. Они ехали навстречу сгущавшейся мгле — сквозь вечерние сумерки, только сухой перестук копыт по твердой земле нарушал тишину.

Слокум зевнул в кулак и с тоской подумал о простых прелестях жизни, в которых они были вынуждены себе отказывать за время своего нелегкого пути до Абилина: мягкие белые бедра, которые воспевал Ханикатт, горьковатое, приятное тепло виски, наждаком проходящее по всем внутренностям. Вкусная еда, веселая компания, игра за столом, короли, дамы, красные и черные тузы, появляющиеся в руке, растущая гора фишек, голубой табачный дым, обволакивающий головы игроков.

Там, впереди, его ждали триста «зелененьких», запакованных в конверт с надписью: «Дж. Слокуму». Триста хрустящих бумажек, которые обеспечат ему самую прекрасную жизнь, которую только можно купить за деньги в этой части мира. Это, конечно, не Мехико-Сити и не Фриско. Это даже не Абилин со свежевыглаженными простынями в номерах отелей, мягкими подушками и самыми смазливыми и чистыми женщинами во всем Ашланде. Но Ашланд со всеми своими прелестями стоял там, где и стоял.

«Проклятый Форд Сирлз! — выругался про себя Слокум. — Заставил нас тащиться обратно к самому началу пути, чтобы получить заработанные деньги. Мог бы, по крайней мере, предупредить, когда нанимал на работу».

Чем больше он об этом думал, тем сильнее в нем росло чувство негодования. За все те годы, что он провел на этих территориях, ему приходилось перегонять все виды четвероногих животных. И всегда оплата производилась на месте доставки. Ни разу ему не приходилось возвращаться назад для окончательного расчета.

— Дай бог, чтобы эта толстобрюхая скотина сейчас сидела в своем кресле-качалке с коробочкой на коленях. Во имя общего блага! — процедил он сквозь зубы.

— Ты что-то сказал, Джон? — спросил его И. В.

— Да так, ерунда. — Он смахнул пот с конской шеи себе на штаны. — Послушай, И. В., а что ты знаешь о Сирлзе?

— Он честный парень, если тебя это волнует.

— Откуда тебе это известно?

— Ашландцы так говорят. Он здесь живет еще с войны. Много лет.