Златоустый шут   ::   Сабатини Рафаэль

Что и говорить, всякий, по положению стоявший выше кучера, мог позволить себе не церемониться в обращении с шутом, так что за последние три года я успел ко всякому привыкнуть и смирился. Да и был ли у меня выбор: попробуй я хоть раз взбунтоваться и поквитаться с кем-либо из моих обидчиков — силенкой меня Бог не обидел, — меня просто-напросто безжалостно высекли бы, напоминая мне о месте, которое я согласился занять, надев шутовской колпак.

Во дворе, запорошенном пушистым снегом, нападавшим за какой-то час, нас уже ждали; при нашем появлении послышался цокот копыт, и мне подвели оседланную и взнузданную лошадь. Я надвинул поглубже свою широкополую шляпу и потуже застегнул на груди плащ. За моей спиной послышались приглушенные слова напутствия — это прощались со мной слуги, с которыми я разделял свое безрадостное трехдневное пребывание в Ватикане. Затем мессер дель Орка грубо подтолкнул меня к лошади.

— Живее; садись и проваливай, — прохрипел он.

Я вскарабкался в седло, оглянулся на угрюмо набычившегося капитана Рамиро, и мне подумалось, что ему следовало родиться в любом ином, но никак не в человеческом обличье.

— Прощай, братец, — жеманно улыбнулся я.

— Дурак мне не брат, — огрызнулся он.

— Верно, всего лишь кузен. Дурак по профессии и дурак от рождения — не братья.

— Дайте мне хлыст, олухи! — заревел он, полуобернувшись к конюхам. — Быстрее!

Не дожидаясь, пока они исполнят его приказание, я вонзил шпоры в бока своего скакуна и в несколько секунд преодолел узкий подъемный мост, отделявший город от замка. Затем я остановился и обернулся назад, на маленькую неподвижную группу слуг, освещенную красноватым светом сильно чадивших факелов, смолистый запах которых ощущался даже здесь, на другой стороне рва. Сорвав с головы шляпу, я помахал ею в знак прощания и, вновь пришпорив лошадь, поскакал навстречу бьющему мне в лицо колкому снегу, под аккомпанемент стонущих под порывами ветра водостоков по улицам Рима, уже опустевшим, несмотря на совсем еще не позднюю пору. Да и кто, кроме тех, кого гонит нужда, согласился бы в такую погоду променять домашний уют и тепло очага на холод унылой январской ночи?

Однако письмо, которое я вез с собой, словно подстегивало меня, и только утром, в маленькой деревушке неподалеку от Мальяно [Малъяно (Мальяно-Сабино) — городок на Тибре, примерно в 50 км севернее Рима] , я в первый раз остановился и позавтракал. Моей лошади во время этой сумасшедшей ночной скачки досталось куда больше, чем мне, и я с радостью поменял бы ее в Мальяно, но, увы, там не оказалось свежих лошадей.

К полудню, преодолев последнюю лигу пути шагом — моя лошадь, изнуренная почти беспрерывной ездой, была не в состоянии двигаться быстрее — я добрался до Нарни [Нарни — город на реке Пера, притоке Тибра, примерно в 70 км севернее Рима] , где и пообедал. Однако, по словам местных жителей, с лошадьми у них было еще хуже, чем в Мальяно, так что мне пришлось пересечь границу Урбино [«Пересечь границу Урбино» — С 1443 г. и до начала XVII в. Урбино был герцогством; до 1508 г. там правил род Монтефельтро] пешком, увязая по щиколотку в снегу и ведя за собой в поводу бедное животное, которое непременно погибло бы, если бы я решил ехать верхом. Так я преодолел семь лиг [Лига — такой меры длины в Италии не было. Очевидно, автор имеет в виду скорее французское лье (4445 м), чем английскую лигу (4828 м), так как расстояние между Нарни и Сполето составляет примерно 30 км] , отделявших Нарни от Сполето, куда, промокший и уставший, притащился с наступлением сумерек.