Знак фэн на бамбуке   ::   Фингарет Самуэлла Иосифовна

– Для чего вам себя утруждать в такую жару? Я торговец – не разбойник из вольного люда. Мой мул, хоть и старая кляча, быстро доставит вас к самому месту. Служанки, должно быть, с ног сбились, разыскивая пропажу.

Вдалеке в самом деле раздались испуганные голоса.

– Слышите? Залезайте скорее в повозку. Я помогу.

Толстый торговец, разъезжавший в корзине на двух колёсах, напоминал своим обликом бога долголетия Шоусина. Шоусин всегда изображался с выпуклым шишковатым лбом и добродушной улыбкой. Мальчик немного подумал и подошёл. В тот же миг, прежде чем он успел догадаться, какая разразилась над ним беда, торговец подхватил его, словно куль, и бросил в повозку. Он хотел закричать, но торговец заткнул ему рот пучком колючей противной соломы. Руки стянул верёвкой.

Мул бежал долго. Повозка подпрыгивала на ухабах. Скрипели и дребезжали колёса. Из глаз мальчика катились крупные слёзы и размазывали припорошившую щёки пыль.

Солнце пошло уже на закат, когда мул вкатил повозку во двор, окружённый двойной бамбуковой изгородью. Возле приземистого одноэтажного дома с бамбуковой крышей стояла и кланялась женщина. В отличие от толстяка торговца женщина была длинная и тощая, как ссохшийся стручок.

– Смотри, уважаемая жена, что за птенчик угодил в мои сети, – с ухмылкой сказал Пэй Син. Он вытащил пленника из повозки, освободил от кляпа и поставил на землю.

Женщина устремила на мальчика колючий, недобрый взгляд.

– За расшитый халатик выручишь связку-другую монет, а с самого невелик прок. Мал да изнежен – какой из него работник?

– Скройтесь с глаз, черепашьи отродья! – закричала вдруг женщина. Окрик относился к двум одетым в рваное мальчикам, выглянувшим из приоткрытой двери пристройки, похожей на помещение для скота.

Услышав голос хозяйки, мальчики скрылись.

– Ошибаешься, уважаемая, – хихикнул Пэй Син. – Детей у нас нет, будет вместо младшего сына. В хозяйстве всё пригодится.

Через малое время Пэй Син втолкнул своего пленника в ту самую пристройку, которую с лёгкостью можно было принять за хлев или конюшню. Вместо халатика на мальчике болталась теперь рваная, не по размеру рубаха из грубой холстины. Длинный подол висел чуть не до пят. Рукава пришлось закатать.

– Эй, Первый, Второй, принимайте Третьего, – крикнул Пэй Син, останавливаясь на пороге.

Два мальчика, сидевшие в углу, – это они выглядывали из дверей – при виде хозяина вскочили и поклонились. Старшему исполнилось, должно быть, лет двенадцать или тринадцать, другому на вид было не более десяти.

– Имён своих они, видишь ли, не открывают, даже друг дружке не говорят. Это клятва у них такая, – захихикал Пэй Син, наклоняясь над пленником. – Да нам с супругой так и удобней. Зовём своих слуг как братьев или племянников – по старшинству. Ты самый младший, значит, имя твоё будет «Третий».

Не добавив больше ни слова, Пэй Син вышел и запер снаружи дверь, словно навсегда закрыл путь назад, в детство.

Для того, кого называли теперь не по имени, а по прозвищу – Третий, – началась совсем другая, очень трудная жизнь. Вставать приходилось до света. Воду носить, стирать, подметать двор, чистить стойло. Взрослых слуг Пэй Син с женой не держали. Вся работа по дому и на дворе лежала на мальчиках. Лишь еду хозяйка приготавливала сама, в кухню никого не пускала. От зари до темна звучал во дворе её пронзительный голос: «Первый, живей неси коробы и корзины в повозку. Хозяин едет на рынок»; «Бездельник Второй, черепашье отродье, сколько можно копаться с котлами? Смотри, если недочиста отскребёшь, шкуру спущу»; «Эй, господин неженка, куда глаза твои смотрят? Не видишь, что ли, что в кадушке дно проступило? Палки отведать захотел?»

Третий бросал метёлку, которой подметал двор, и бежал с ведром к задней стене, где находился колодец.