Золотое дно   ::   Савиньон Андре

Хотя я со дня моего крещения ни разу не встречался больше с крестным Прижаном, но сразу же почувствовал к нему симпатию. Он был гигантского роста, загорелый до того, что казался почти краснокожим, взъерошенный, косматый, с маленькими черными усами, которые он беспрестанно покусывал. Вид у него всегда был очень озабоченный, а выражение лица такое, что было ясно, что этот человек сумеет проложить себе дорогу в жизни.

Корсен был немножко поменьше ростом, но зато плотнее и мускулистее. На его улыбающейся физиономии сверкали два зеленых глаза, блестящие и яркие, как у кошки. Он был кудряв, как баран, и покрыт волосами до кончиков пальцев, точно обезьяна. Самым высоким из всей компании был Калэ. Головой он почти касался потолка, и на широкие плечи можно было смело положить куль муки, весом пудов десять.

Осмотрев и изучив моряков, я только что хотел приняться за совершенно остывший суп, как дверь снова отворилась, и человек с пакостной рожей вошел и сел как раз против нас, у самого окна.

И снова все замолчали.

Я смотрел на него исподлобья, как волчонок, и навстречу мне сверкали его красные, налитые кровью, острые, как буравчики, глаза. Брови его были похожи на пару пиявок, и он все время шевелил ими, точно поддерживал с их помощью свою огромную шляпу-колокол, съехавшую ему на уши и грозившую съехать до самого подбородка. Я никогда в жизни не видел такой белой кожи и таких острых глаз, взгляд которых мог бы разрезать даже стекло.

Несколько минут он поблескивал своими глазами-буравчиками и вдруг заревел:

— Кто-то сказал, что я пират?.. Кто это сказал?

Корсен проворчал в ответ:

— Видно, вам хочется затеять драку, милейший Менгам?

Но Менгам не унимался.

— Кто назвал меня пиратом?

Снова один Корсен отозвался ему:

— Мы все разбойники, все пираты, и вы это отлично знаете…

— Вот как?

— Да. И я, и Калэ, и все мы пираты, состоящие к тому же на службе у вас.

— Вот как?.. — снова прохрипела рожа.

Корсен разозлился.

— Не валяйте дурака! Все мы отлично знаем, что вам вовсе не обидно быть пиратом и не от этого вы лезете из кожи, а от того, что мы до сих пор не могли разгрузить «Бешеный». Так ведь не наша вина, если на море шторм! Подождите денек-другой… Конечно, вам не хочется платить за простой пару лишних франков, но, черт возьми, мы-то тут при чем?

Мой крестный подтвердил:

— Мы ни при чем… Спросите кого угодно: на море такой шторм… Какая тут, к черту, разгрузка?

Крестный был не мастер говорить. Язык у него во рту ворочался точно мельничный жернов, но ехидная усмешка белорожего, видно, подхлестывала его, и он выдавил из себя еще пару слов:

— Это… все… из-за шторма… а вовсе не потому, что мы хотели забастовать… Мы работаем как каторжники на галерах.

Калэ вдруг стукнул кулаком:

— Ну, чего там! Менгам хочет затеять драку? Милости просим!

Он встал, засучил рукава и вытащил нож. Вокруг зашумели, и десяток дюжих рук мигом усадили его на место.

Менгаму как будто только этого и надо было. Точно он задался целью вывести парней из себя и, добившись этого, успокоился. Как ни в чем не бывало придвинулся он к нашему столу, спросил себе тарелку и начал есть. Остальные сделали то же.

Черти зеленые, как они ели! Суповую миску наполняли три раза, баранина исчезла с блюда в мгновенье ока, и челюсти у них работали так, что хрустело за ушами. Наполнять стаканы они тоже не забывали. Чуть у кого забелеет донышко, другой уж мычит:

— Ну! Ты что же? Хочешь, чтоб я туда плюнул? — И стакан сейчас же доливался.

Из-за соседних столиков на нас глядели не то со страхом, не тс с почтением.