Алька   ::   Абрамов Федор Александрович

А какое это было наслаждение ходить босиком по чистому, намытому дому!

Дом был просторный, светлый, и она сама удивлялась своей глупости, своей слепоте. В городе они с Томкой снимали какую-то темную конуру, на окраине, а тут в это время пустовал целый дворец.

Да и вообще - все чаще и чаще задавалась вопросом Алька, - что она нашла в городе? Ради чего бросила отца с матерью, дом родной? Ради того, чтобы пьяных мужиков ублажать в ресторане, пятаки из них выколачивать? Или, может, ради Аркадия Семеновича?

Да, да, говорила себе Алька, буду жить в деревне, у себя дома. По-новому. Совсем, совсем иначе, чем раньше. И она уже, по существу, жила этой новой жизнью:

днем вместе с колхозниками работала на лугу, а по вечерам, как и положено хорошей, самостоятельной деоушке, сидела дома за шитьем (в жизни никогда не шила!)

или что-нибудь делала но хозяйству на улице.

Мане-большой эти Алькины выкрутасы (иначе она их нс называла) были как нож по сердцу-не выпьешь, да, пожалуй, и Анисья не очень-то радовалась. Во всякол;

случае, она с тревогой и даже с каким-то страхом присматривалась к столь круто переменившейся племяннице.

Альку это забавляло, трогало до слез, и у нее еще пуще разжигались честолюбивые помыслы.

Работать только в колхозе-это она решила твердо.

И обязательно дояркой. Как Лидка! Да, да! Только дояркой. Про официанток кто когда в газетах писал? А про доярок пишут постоянно, с портретами. Доярка по нынешним временам первый человек в деревне. II неужели же она кому-нибудь уступит? Неужели ей не обставить хоть ту же Лидку-растяпу нлн Верку Девятую? Врете! Заранее заказывайте орденок, а то и заездочку золотую. Ее мать - Пелагею Амосову - все железной называли, а разве она не дочь своей матери?

В буйко разыгравшемся воображении сама собой сложилась и будущая семейная жизнь. И опять же как у Лидки. С таким же любящим свекром и с таким же преданным и покорным мужем. Правда, второго Мити Ермолина на свете не было-тут хоть лопни, ничего пс доделаешь, да Алька недолго из-за этого горевала.

Ей вдруг пришла на ум сногсшибательная идея-сделать человека из Сережи. А что? Разве не из-за нее, не из-за Альки пропадает человек? Разве не писала ей еще мать, что Сережа готов в любое время ее, Альку, за себя взять? Да в этом она и сама на днях убедилась, когда нос к носу столкнулась с ним у магазина за рекой. Ну-ко, стал бы парень смываться с ее глаз, уводить своих дружков-приятелей, ежели бы не любил?

Дни шли за днями. Алька упивалась своей новой ролью - ролью благообразной и непорочной невесты.

И она даже взгрустнула малость, когда от Томки пришел перевод.

20

Жуть все-таки, что это такое город! Народу на одной пристани раз в сто больше, чем во всей нхнеи деревне.

И, помнится, когда два года назад, в это же самое время, она впервые с парохода увидела это пестрое, гудящее многолюдье, у нее ноги к палубе приросли-до того ей вдруг стало страшно затеряться в этом муравейнике.

Зато сегодня - фигушки!

Первой сбежала по сходням, первой, как ящерица, заныряла в расщелинах толпы. "Извиняюсь", "Не нарочно", "Спешу" - и всем улыбка. А кое-где и локотком подсобляла.

На белых мачтах по случаю какого-то праздника полоскались яркие, разноцветные флаги, подвыпившие мужики и волосатые мальчики откровенно пялнлп на нее глаза, и, вообще, город был прекрасен. И-чего крутитьвздохнула Алька. Жалковато ей стало всего этого великолепия, с которым не сегодня-завтра надо расстаться.

На веселом, гремучем трамвайчике, разукрашенном красными и синими флажками, она быстро добралась до своей Зеленой улицы, а там пять-семь минут скачек по деревянным разбитым мосткам возле старых, давно уже приговоренных к сносу развалюх, и ихняя с Томкой дыра.