Артистическое кафе   ::   Села Камило Хосе

– Так вот… Простите меня… Вылетело из головы… Не помню, что я хотел сказать вам… Что поделаешь! В другой раз соберусь с мыслями, может, больше повезет!

Эсмеральдину окликнули – нет, она не глухая, и на том спасибо! – и бросили ей сигару, которую она поймала на лету, как ловит охотничья собака кусок хлеба, брошенный хозяином.

– Спасибо.

– Спасибо вам за то, что взяли.

Эсмеральдина вдруг– начала дымить носом, как хороший паровоз. Все было проделано с такой быстротой, что молодой человек из провинции не заметил, когда она зажгла сигару.

– Какая дикость! В Кастилии это называется страстью курильщика!

Эсмеральдина, блаженно посасывая сигару, чувствовала себя осью вселенной. Чем хороши литературные дамы не первой молодости, так это покладистым характером; они довольствуются малым.

– Жалобы есть?

– Нет…

Молодой человек из провинции иногда говорил сам с собой.



ЭПИЛОГ

Росаура и Пакито уже ощущали себя почти совладельцами Артистического кафе: иной раз хозяйка даже спрашивала их мнение о событиях в мире.

– Что там слышно про атомную бомбу, дон Кандидо? Вы думаете, можно не волноваться?

– Конечно, сеньора, все это вздорные слухи!

Хулито, когда хозяйка Артистического кафе называла его «дон Кандидо», пыжился от гордости и самодовольства, как первые ученики в коллеже.

– Конечно, сеньора, просто людям хочется чесать языком!

– Да услышит вас господь, дон Кандидо…

– Пустяки, сеньора, не беспокойтесь.

Однажды утром хозяйка Артистического кафе спросила у Эстебана:

– Послушайте, дон Кандидо, что случилось с вашим другом доном Мамедом, почему его не видно? Он болен?

Энрике Косентайиа-и-Пратс ткашлялся, обдумывая ответ.

– Нет, он не болен… Он в Барселоне, последние сведения о нем были из Барселоны. Он писал, что чувствует себя хорошо и поручил передать вам привет. Что за память у меня стала, никуда не годится!

Хозяйка Артистического кафе просияла.

– Большое спасибо, дон Кандидо. Когда будете писать ему, передайте привет от меня. Бедный дон Мамед, всегда такой вежливый и обходительный! Когда бедняга умрет, мне будет очень жаль его, поверьте.

Исидро Хиль Сируэло постарался улыбнуться. Росаурита восхищалась им и в эту минуту любила его больше, чем когда-либо.

– Великий человек, воистину великий! Канкальбус обратился к хозяйке Артистического кафе.

– Нет, об этом не надо думать! Дон Мамед еще поживет…

Кандидо Кальсадо Бустос проглотил слюну. Хозяйка Артистического кафе не разделяла его оптимизма.

– Нет, дон Кандидо, долго он не протянет. Бедного дона Мамеда жизнь изрядно потрепала…

– Ладно, увидим!

Разговор между хозяйкой Артистического кафе, молодым человеком из провинции и его возлюбленной Росауритой, которая, правда, лишь кивала головой, имел место в полдень или в четверть первого, если верить старинным часам, отсчитавшим столько минут унижения, голода и горя для дона Мамеда.

На других часах, неизмеримо большей величины, на огромных часах, правящих ходом светил, было предусмотрено во всех подробностях точное время, когда могильные черви, добросовестно высосав пресные соки дона Мамеда, примутся грызть новый галстук, зеленый с красным, с бахромой, как у знамени, который купили ему за восемнадцать песет его друзья Росаура Руис де Ласаро, вдова дона Леонсио Кироса Родригеса, и Кандидо Кальсадо Бустос, молодой человек из провинции, поклонник изящных искусств, приехавший завоевывать Мадрид бог весть каким оружием.

Быть может, это время как раз и было полдень десятого марта 1953 года. Все возможно, видывали мы и не такие чудеса.

Мадрид, 10 марта 1953 г.