Азов   ::   Мирошниченко Григорий Ильич

Спасибо за службу! Вовек не забуду тебя! Прощай, Султан!

И казаки повторили за ним:

– Прощай!

Атаман велел казакам расседлать коней, накормить досыта, дать роздых. День отдыхали. Ночь отдыхали. Ночь была теплая, длинная, черная. На небе горели звезды. Ветер стонал в лесу. Казаки спали, подложив под головы седла.

Не спал только атаман. Он долго глядел на небо, прислушивался к шорохам в лесу, к журчанью речушки за лесом. И все ему мерещились крестьянские села у дороги, разоренные избы, крытые старой соломой, неогороженные дворы, опухшие от голода дети, высохшие от нужды беспросветной старики и бабы.

– Россия-матушка! – проговорил атаман, как бы беседуя сам с собой. – Велика ты и сильна, богатств твоих никому не исчислить. А вот жизнь подъяремная на твоей земле терзает народ, что лютый зверь. А все от них идет, все от бояр лютых.

Карпов повернул голову и прислушался.

– Ты с кем это, атаман, беседу ведешь? – спросил он тихо.

Старой, помолчав, ответил:

– Да сам с собою… Эк, сколь отмахали мы на конях, а режет глаз нищета крестьянская. Стонет голь перекатная… Сирот на Руси немало.

– Ну, известно, без коня казак – кругом сирота, – ответил недослышав, Левка.

– Да не про то я, Левка… Правда, что казаку конь себя дороже… Я о другом. Все же родился казаком – горе под ноги! Казак любую беду смело встретит. А я про тех промолвил, кто по дорогам нам встречается. Сколь горя хватает беднота, а кинуть то горе под ноги лишь немногие смеют…

Но тут Карпов, заметив сверкнувший за кустами ого­нек, тихонько подполз к Старому.

– Ты слышишь, атаман, стерня позади нас хрустнула? Лихие люди подходят!

– Дурное мелешь! – ответил Старой. – Откуда в такой глуши разбойным людям быть?..

Огонек еще раз сверкнул позади и быстро потух. Опять сверкнул. Хрустнули сухие ветки кустарника, и отчетливо послышались чьи-то тяжелые шаги.

– Буди станицу! – сказал атаман.

Карпов стал будить казаков. Те молча поднимались и хватали сабли в руки. Но атаман, не вставая с земли, сказал задумчиво:

– Глядишь вот на небо, а звездочек на нем несметное число… Там, видно, а не здесь счастье людское.

И вдруг из темноты леса раздался громовой голос:

– Гляди, купец, да поглядывай! Ишь где счастье на­шел, дурь-голова. На землю бы глянул… Чьи люди будете? Ответ перед нами держите не мешкая.

Атаман помедлил с ответом. Тогда из темноты раздался уже другой, простуженный голос:

– Ванька, переверни-ка телегу, загороди дорогу… А ты, Оська Калуга, вели пожечь поляну… Мы их ножами переполосуем.

– Ножами? – крикнул атаман, вскочив. – Почто же так? Идите поближе с вашими ножами – мы саблями вас приласкаем, из пистолей и ружей поприветствуем.

– А и пойдем! Чего тут толковать?.. Порежем всех до единого. Нам не впервой!.. Оська Калуга, скликай войско! – выкрикивал кто-то злобно.

И где-то невдалеке перевернулась с тяжелым грохотом телега. И сразу вблизи казаков вспыхнули две сотни фа­келов – горела солома, подвязанная тряпьем на шестах.

– А ну-ка, Петро, заходи с тыла!

– Всех насмерть режь!

– Прирезывай!

Дорога и лес, из которого вышли люди с ножами в ру­ках и с факелами, озарились красным светом. Казачьи кони встревожились, захрапели. Наскоро заседлав коней, казаки вскочили в седла, приготовились. Один лишь атаман стоял впереди конных, возле издохшего Султана, без шапки и без сабли. А яркие факелы со всех сторон плыли из ночной темноты.

Левка спросил:

– Рубиться будем, атаман?

Старой ничего не ответил. Он пристально всматривался в плотно смыкающийся строй людей, одетых в жалкие рубища. Прямо на атамана пошел высокогрудый, широкоплечий мужик. Он держал в руке толстый, с двух сторон заостренный кол. Мужик смело подошел к Старому, глянул на него недобрыми, широко открытыми глазами.