Банкет в честь Тиллотсона   ::   Хаксли Олдос Леонард

Я его вижу гораздо отчетливей, чем вас, мистер Споуд. У памяти зрение не слабеет. Впрочем, мне кажется, что я стал гораздо лучше видеть. Скоро я опять смогу смотреть на эти самые лодыжки…

Старик надреснуто засмеялся — как старый дребезжащий звонок, подумал Споуд. Звонок, который хрипло надрывается в старинном доме, в комнате прислуги.

— И очень скоро, — продолжал мистер Тиллотсон, — я опять начну писать. Ах, мистер Споуд, мне на удивление везет, я верю в свое счастье, я верую в него. Ведь, если разобраться, что такое счастье? Всего-навсего другое обозначение понятия Провидение, несмотря на «Происхождение видов» и все такое прочее. Тысячу раз прав был Поэт-лауреат, когда сказал, что в честном сомнении гораздо больше веры, чем… одним словом… как бы вам сказать… Я рассматриваю вас, мистер Споуд, как посланца Провидения. Ваше появление стало поворотным пунктом в моей жизни, ознаменовало собой начало новой эры. Знаете, что я сделаю, когда мое материальное положение поправится? Заведу себе ежа.

— Заведете себе ежа, мистер Тиллотсон?

— Да, чтобы избавиться от тараканов. Еж — лучшее средство от этих насекомых. Он будет пожирать их, пока его не стошнит, пока он не объестся и не лопнет. Это, кстати сказать, напомнило мне одну мою шутку: мой бедный учитель Хейдон готовил эскиз фресок для нового здания парламента [37] , и я предложил ему изобразить короля Иоанна, который умирает, объевшись устрицами [38] . Я сказал тогда, что это важнейшее событие в истории английской демократии, классический пример вмешательства Провидения, устранившего тирана.

Мистер Тиллотсон снова рассмеялся — маленький колокольчик в доме, где больше никто не живет: рука призрака дергает шнур в гостиной, и на тихое дребезжание звонка спешит лакейфантом.

— Я до сих пор помню его смех — раскатистый, величественный, заразительный. Но его эскиз отвергли, и это стало для него чудовищным потрясением, роковым ударом, первой и главной причиной его самоубийства.

Мистер Тиллотсон замолчал. Воцарилась долгая тишина. Споуд, сам не зная почему, почувствовал вдруг неизъяснимую симпатию к своему собеседнику, такому дряхлому и хрупкому телом, стоявшему одной ногой в могиле, но душой бодрому, полному жизни. Ему вдруг стало стыдно за себя, он застеснялся своей молодости и бойкости. Он ощутил себя мальчишкой, пугающим птиц трещоткой. Он и впрямь слишком много трещал, размахивал руками, тратил время и энергию на какую-то полную чушь, а что касается птиц, которых он отпугивал, не давал им свить гнездо в его душе, так то были удивительные создания с огромными широкими крыльями — прекрасные мысли, чувства, убеждения, что посещают людей, познавших высокую прелесть жизни покойной и уединенной. Он же любыми способами отпугивал этих благостных посланцев. Внутренний мир старика с его ежами и честными сомнениями напоминал Споуду чудесную тихую полянку, куда охотно слетались прекрасные стаи непуганых белокрылых существ. Ему вдруг стало мучительно стыдно. А может быть, попробовать изменить свою жизнь, пока не поздно? Хорошо бы уверовать — только возможно ли это, не бредовая ли это затея?

— Ежа достать несложно, — сказал он. — Они наверняка есть сейчас в продаже у Уитли.

Перед самым уходом Споуд сделал открытие, которое весьма его огорчило. Выяснилось, что у Тиллотсона не было выходного костюма. Времени оставалось слишком мало, чтобы можно было успеть что-то сшить, да, кроме того, был ли смысл в таких больших расходах?

— Нам придется у кого-то одолжить костюм, мистер Тиллотсон, — сказал он. — Жаль, что я об этом не подумал раньше.

— Одолжить костюм? — переспросил мистер Тиллотсон, заметно приуныв от огорчительной новости.