Бедлам в огне   ::   Николсон Джефф

Лично я изо всех сил старался казаться выше классовых и расовых предрассудков и, должен признаться, в тот момент ощутил некоторое превосходство над Грегори Коллинзом – но не потому, что он принадлежал к рабочему классу, а я к более солидному и скучному среднему классу, а потому, что он находил уместным выпячивать свое происхождение, а я – нет.

– Играли вы неплохо, – сказал он, – но всякий раз, когда вы открывали рот, я думал: “Ну что за мудило”.

Его критика хоть и не грешила необоснованностью, все равно смутила меня. Так получилось, что в то время я был весьма привлекательным молодым человеком. Я вовсе не ставил себе это в заслугу. Я знал, что все дело в игре случая и внешняя красота никак не связана с душевными качествами, но, похоже, другие были не столь проницательны. Некоторым я нравился исключительно из-за внешности. Именно из-за моей наружности люди доверяли мне, были снисходительны и любезны. Порой они хотели что-то взамен; возможно, иногда их мотивы были сексуальными – некоторые даже влюблялись в меня, хотя почти всегда эти люди оказывались вовсе не теми, кто требовался мне. Но дело было не только и не столько в сексе. Мне приписывали положительные качества, исходя только из внешней привлекательности. Люди хотели видеть меня в своей компании. Люди хотели видеть меня на своих вечеринках. Люди хотели видеть меня своим другом. Я обладал преимуществом, которое, по тогдашнему моему мнению, было недоступно таким, как Грегори Коллинз.

И, возомнив, будто могу пустить на доброе дело случайно доставшуюся привлекательность, я пришел в студенческий любительский театр. Большинство тех, кто там играл, не считали себя ни студентами, ни любителями. Они предпочитали относить себя к серьезным лицедеям, актерам, пребывающим на трамплине, который вознесет их к вершинам профессионального театра, и я, возможно, тоже присоединился бы к этому самообману, однако первые же выходы на сцену убедили меня, что я – полный и безнадежный любитель.

Я старался. Я пытался выглядеть харизматическим и магнетическим актером, от которого публика не в силах отвести глаз. Но публика запросто отводила. Харизма и магнетизм, которыми я, казалось, обладал в реальной жизни, на сцене куда-то испарялись. Наверняка все зрители думали: “Ну что за мудило”, но никто не высказал это так же прямо, как Грегори Коллинз.

Тут к нам подошел угрюмый юнец и спросил, не наполнить ли нам бокалы, и Грегори Коллинз сказал:

– Было бы здоровско.

Я подумал, что он пытается шутить, но оказалось, что слово “здоровско” регулярно встречается в его лексиконе.

Выяснилось, что Грегори видел меня в маленькой роли в экспериментальной постановке “Наоборот” Гюисманса [6] , которая получилась бы никуда не годной и нелепой и без моего участия.

– У меня сложилось мнение, что именно эту книгу вы бы не отказались сжечь, – заметил Грегори.

Я обозначил улыбку. То, что он был почти прав, не делало его более приятным. И я отошел от него.

Выбор книг полагалось держать в секрете, поэтому на вечер мы пришли с запечатанными конвертами, словно собирались объявить лауреатов премии “Оскар” или победительницу конкурса красоты. Но я обратил внимание, что Грегори Коллинз принес свою книгу в запертом на замок металлическом чемоданчике. Такие меры предосторожности выглядели явным перебором.

Остаток вечера я старался держаться от него подальше. Уж очень Грегори походил на зануду. Вечер затягивался, но ничего особенного не происходило. Мало-помалу мы пьянели, но без свинства, и к ритуальному сожжению приступили лишь незадолго до полуночи. Я умудрился занять одно из немногих сидячих мест, откуда мог следить за происходящим и одновременно изображать отстраненность.