Бескрайние земли   ::   Амаду Жоржи

Рядом с ним всегда оказывалась Ивоне; ей было пятнадцать лет, но она уже работала на прядильной фабрике, была кормилицей семьи — содержала больную мать и четырех братишек — с тех пор, как отец ее пропал однажды ночью, исчез, не сказав никому ни слова. Он ничего не давал знать о себе, и Ивоне пошла на фабрику, стала кормить все пять ртов. Встречи на мосту были теперь ее единственным развлечением. Она склоняла свою каштановую головку на плечо Антонио и подставляла ему свои пухлые губы всякий раз, как скрывалась луна. (Сертанежо — обитатель сертана, внутренних засушливых областей Бразилии.)

Антонио вместе с двумя своими братьями обрабатывал кукурузное поле неподалеку от города. Но эта работа так мало давала им и так заманчивы были слухи о большом спросе на рабочие руки и хороших заработках в южных краях, где какао всем приносит огромные деньги, что в один прекрасный день Антонио, как и отец Ивоне, как его старший брат, как тысячи других, покинул маленький городок в штате Сержипе, сел на пароход в Аракажу, добрался до Баии, провел там двое суток в ночлежке на пристани. И вот теперь он едет в третьем классе парохода, направляющегося в Ильеус. Это высокий, худой кабокло с выпуклыми мускулами и большими мозолистыми руками. Ему двадцать лет, и сердце его наполняет тоска. Неведомое чувство овладевает его душой. Может быть, оно исходит от этой большой кроваво-красной луны? Или эту тоску навевает грустная мелодия, которую распевает сертанежо? Мужчины и женщины, разбредшиеся по палубе, толкуют о надеждах, которые они связывают с этими южными краями. (Кабокло — метис индейца и белого.)

— Я поселюсь в Табокасе…— сказал один уже немолодой мужчина с редкой бородкой и вьющимися волосами. — Говорят, это край большого будущего.

— Но сейчас, я слышал, это дикое место. Там столько гибнет людей, помилуй господи… — сказал хриплым голосом низенький человек.

— Я тоже слышал такие разговоры… Но ни на грош не верю. Мало ли что говорят люди!..

— Как господь захочет, так и будет… — послышался голос женщины с шалью на голове.

— А я еду в Феррадас… — заявил парень. — У меня там брат, ему живется неплохо. Он служит у полковника Орасио, человека с большими деньгами. Я останусь с братом. Он уже подыскал для меня место. А потом вернусь за Зилдой…

— Невеста? — спросила женщина.

— Жена. Она осталась с двухлетней дочкой и скоро должна опять родить. Славная женщина.

— Ты никогда не вернешься… — сказал закутанный в плащ старик. — Никогда не вернешься, потому что Феррадас — это край света. Ты представляешь себе, что тебя ждет на плантациях полковника Орасио? Ты станешь работником или жагунсо. Человек, который не умеет убивать, не представляет ценности для полковника. Ты никогда не вернешься… — и старик со злостью плюнул. (Жагунсо — наемник, бандит, выполняющий обязанности наемного убийцы и телохранителя крупных землевладельцев.)

Антонио Витор слушал эти разговоры, но доносившаяся музыка — звуки гармоники и гитары — снова возвращали его к воспоминаниям о мосте в Эстансии, о прекрасном лунном свете, о спокойной жизни. Ивоне просила его не уезжать. Кукурузное поле прокормило бы их двоих; зачем же он так стремится уехать ради денег в места, о которых рассказывают столько дурного? В лунные ночи, когда небо было усеяно звездами — их было там много и они были так красивы, что от них туманился взор, — он сидел бывало на берегу реки, погрузив ноги в воду, и строил планы, как он поедет в эти края, в Ильеус.

Те, кто уехал раньше, писали, что деньги там заработать легко, что можно даже получить большой участок земли и засадить его деревьями какао, которые приносят плоды золотого цвета, стоящие дороже самого золота. Земля расстилалась перед теми, кто приезжал, и она еще никому не принадлежала.