Благотворительный бал   ::   Севела Эфраим

А я в ответ буду прям и без всяких — яких приступлю прямо к делу.

Она. Приступайте.

Виктор. Вы бы хотели… сняться в кино?

Она. Нет.

Виктор (опешив). Это при вашей-то внешности?

Она. Вот именно. Предпочитаю, чтобы мне не пудрили мозги. И излагали предложение яснее.

Виктор. Значит, кино вас абсолютно не интересует.

Она. Абсолютно. Я жду, ваше время истекает.

Виктор. Тогда позвольте… я вам могу предложить… любой подарок, который вы выберете.

Она (насмешливо). Где?

Виктор. Здесь. Все вокруг, на чем остановится ваш взгляд, — к вашим услугам.

Она. Ясно. Но я предпочитаю наличными. Дорогой папаша, я за вами наблюдала в баре. У вас нет ни цента. А только ключ, оплаченный кем-то. Этого мало, чтоб попользоваться моим телом, Адью!

Виктор. Постойте! Куда вы?

Она. На свидание.

Виктор. И тоже за наличные?

Она. Он — мой сверстник.

И ушла, сияя рекламной улыбкой и пружинно покачивая крепкими бедрами.

Из Виктора словно выпустили воздух. Он обмяк, осунулся и постарел.

А вокруг него люди улыбаются, беспечно болтают, и никому лет дела да него.

Скучающий взгляд его скользит по ярким рекламным щитам и застревает на одном из них — «Сауна.

Массаж». И вот он — перед дверью с такой же надписью. Открывает.



9. Интерьер.

Прихожая сауны.

В массажной, со множеством зеркал и цветных реклам, изображающих почти обнаженных женщин и мужчин, всех до единого одинаково улыбающихся, он узрел живое существо, такое же прелестное, как на рекламе. Рыжекудрое, белолицее, юное. Босоногое, голорукое. В коротком халатике, явно надетом на голое тело. Она с улыбкой поднялась с дивана и сделала несколько шагов ему навстречу, утопая босыми ногами в пушистом ковре.

Виктор. Принимаете поздних гостей?

Ширли. Мы открыты до полуночи.

Виктор. Прекрасно. Можно не спешить. А оплата… наличными? Или устроит моя подпись на счете?

Ширли. Если у нас проживаете…

Виктор небрежно показал ей ключ с номером.

Ширли. Никаких проблем. Раздевайтесь.

Виктор. При вас?

Ширли. Я вас стесняю?

Виктор. Что вы? Наоборот. Но, возможно, вы…

Ширли. Это — моя работа. И за это мне платят. Вам помочь раздеться?

Виктор. Нет, нет. Я сам. Что, я кажусь таким дряхлым, что нуждаюсь в помощи?

Ширли. По крайней мере вам не семнадцать лет.

Виктор (раздеваясь). А вам сколько?

Ширли. Восемнадцать.

Виктор. Я в два с половиной раза старше вас, дитя мое.

Ширли. Не сказала бы.

Виктор. И не говорите. А то я заплачу.

Ширли. Чтоб вы не печалились, я поставлю музыку. Мою любимую. И вы увидите, что никогда не надо терять надежды. Что-то впереди маячит.

Виктор. Для меня маячит лишь одно: похороны за казенный счет.

Он с усиливающимся интересом смотрит на проступающие сквозь ткань халатика линии ее тела, на крепкие икры, когда она, привстав на цыпочки, достала из внутреннего кармана его распятого на вешалке черного сюртука пачку изрядно помятых фотографий. Фотографии ее убедили. Она не в силах скрыть своего восторга.

Ширли (перебирая фотографии). Боже мой! Я глазам своим не верю. А это кто?

Виктор (небрежно скосив глаз на протянутую Ширли фотографию). Это?.. Ну, как его?.. Ив Монтан. Полный склероз. Мы с ним в ту ночь крепко поддали.

Ширли. Вот так сидели друг против друга… и пили?

Виктор. Вот так сидели друг против друга и… пили. Да еще как! Он все не хотел мне уступать, и в результате допились до чертей… Заслюнявили друг друга поцелуями.

Ширли. Ну, неправда. Вы шутите. Он — мой кумир. Я его обожаю.

Виктор (обиженно). Не веришь — не задавай вопросов. Все! Больше не отвечаю. Молчу.

Ширли. Ну, миленький, не обижайтесь, я такая глупая… И так волнуюсь. Меня понять можно — впервые вижу так близко живого режиссера.

Она раскладывает фотографии на его животе как карты. Виктору приходится приподнимать голову, чтобы видеть.

Ширли. А этот? Не подсказывайте.