Собачий бог   ::   Арбенин Сергей Борисович

И ты вон, погляди на себя, – совсем почти без ног.

– Ноги маленько ходят, – обиженно сказала Катька. – К весне точно снова ходить буду. Спасибо собаке – ведь она меня вылечила.

Степка промолчал.

Катька посидела, утерла лицо тряпкой, служившей кухонным полотенцем, и добавила:

– Только в супружестве не ноги главное. Али забыл? Остальное-то у меня всё на месте, как у всех. А может, ишо и получше, чем у некоторых-то…



Экспресс «Томск-Москва». Плацкартный вагон. Январь 2004 года

Девушка, по виду совсем молоденькая, не больше шестнадцати, села к окну и стала глядеть на перрон. Там еще суетились люди, бегали туда-сюда вдоль вагонов, что-то кричали. А напротив окна стояла бабушка в древнем пальто, печально склонив голову к плечу, и промокала глаза скомканным платочком.

Девушка помахала ей, привстала и крикнула:

– Баба, не плачь! Я же не навсегда! А ты Рыжика береги! Старая она уже, корми получше, не жадничай!

Бабушка – то ли услышала, то ли нет, – махнула в ответ платком и снова стала вытирать слезы.

«Зеленый» уже дали, и суета на перроне достигла пика. Бабушку толкали, она отступила к ограждению, и там сморкалась; её маленькое сморщенное личико было красным и заплаканным.

Сидевший напротив девушки человек в большой лисьей шапке, с татарскими усами, лет сорока, с интересом глядел на неё.

Девушка заметила, – слегка покраснела, и круче повернулась к окну.

– Куда едем, красавица?

Девушка вздрогнула.

– Далеко, – сказала она. Искоса взглянула на усатого и добавила из вежливости: – В Питер.

– Питер? Питер – это не далеко. Я дальше еду – за границу еду, домой, в Казахстан. А в Питер, что – на экскурсию?

– Н-нет, – после паузы ответила она. – Я к отцу еду. К папке.

– Это очень, очень хорошо! Навестить, или домой?

Девушка вздохнула. Вот прилипчивый какой! Не привыкла она к такому вот – запросто – разговору с незнакомыми людьми. Тем более – старыми и усатыми.

– Домой, – сказала она, сама не понимая, правда это, или нет.

Поезд тронулся. Перрон поехал назад, поехали назад переставшие бегать люди, привокзальный сквер; вот и перрон оборвался, мимо окна проплывали старые неухоженные панельные пятиэтажки. Поезд шел медленно, не разгоняясь. Впереди был железнодорожный переезд, потом – край города, и наконец, ещё один переезд – последний. Вот тогда поезд и станет набирать ход всерьёз.

– А как зовут-то тебя, красавица? – спросил черноусый. – Да не стесняйся: нам ехать вместе долго, до самого Омска. Надо познакомиться.

– Алёнкой… То есть, Еленой.

– А меня – Аман. «Аман» по-нашему «счастливый», значит.

Откинулся на спинку сиденья и заговорил:

– В гости приезжал, к дочке. Дочка учится здесь, в университете. Хорошо учится, молодец… Только Сибирь мне не нравится. Нет, не нравится. То морозы, то волки по улицам бегают.

Аленка подняла удивленные глаза:

– Да что вы, – большой город, какие у нас волки.

– А хозяйка, у которой дочка квартиру снимает, рассказывала. Волки у них по переулку бегали, с собаками дрались.

Аленка промолчала. Наконец, выдавила:

– Это очень давно было.

– Да. Для молодых, дочка, все давно. Вчера – и то уже «давно»…

Он поднялся, отвалил от стены верхнюю полку, раскатал матрац.

– Полежу пока. Не скоро ещё постель принесут…

Он забрался на полку, повесил шапку на крючок, лёг.

– Да, Сибирь, волки… – заговорил он сверху. – Я думал, в Сибири одни медведи живут.

Помолчал, и заговорил снова:

– У нас в степи тоже волки водятся. У нашего народа даже предание есть про волка и собаку.

Аленка смотрела в окно. Мелькнул красный трамвай, широкая нарядная площадь, появился и тут же пропал, с замирающим звоном, переезд и череда машин перед ним. Потом начался лес, дачные домики и домищи, потом закончились и они.