Болотные робинзоны   ::   Радзиевская Софья Борисовна

— Я ведь не заметил этого гусака, — дрогнувшим голосом проговорил он. — И вдруг…

— Вдруг… — передразнил его высокий мальчик и так похоже, что все опять засмеялись. — У деда-то будешь спрашивать, чего говорили, или опять заробеешь?

Новенький посмотрел на блестевшую наклонённую лысину деда Никиты и оглянулся. Ребята не сводили с него глаз. Андрейка пискнул и опять подпрыгнул на одной ножке, но высокий, не глядя, дал ему подзатыльник. Его серые упрямые глаза смотрели на новенького в упор.

— Гуса-ак, — насмешливо протянул он.

Новенький вспыхнул и сделал шаг вперёд.

— Дедушка, — проговорил он, — а как пройти на Андрюшкин…

Но договорить он не успел. Дед Никита вскочил и, бросив лапоть, крепко схватил его за плечико майки.

— А, так ты над дедом потешиться захотел! Над дедом потешиться? — закричал он и дёрнул майку с такой силой, что плечико треснуло и порвалось. От неожиданности мальчик присел, майка осталась в дедовых руках.

Мальчишки, как горох, с визгом посыпались через плетень на противоположной стороне улицы, а дед Никита поднял майку на уровень глаз и, покачав головой, бросил её на завалинку, сел и снова взялся за кочедык.

Мальчик постоял немного и решительно шагнул вперёд.

— Отдай мою майку, дедушка, — сказал он дрожащим от обиды голосом. — Вот тот большой мальчик, Федоска, сказал, что ты любишь, когда тебя про это спрашивают, и рассказываешь всё интересное, а что ты дерёшься, я не знал.

Дед тряхнул головой и поправил сползающую с плеча бороду.

— Дождутся у меня, поганцы, — промолвил он сердито. — Ну, не скачи как козёл, сказываю — не буду драться. А с вами, озорники, я ужо разберусь. — И дед погрозил кочедыком в сторону плетня, за которым слышались смех и возня. — Чего тебя гусаком-то дразнили? — добавил он уже мягче, снова принимаясь за работу. — Рубашку свою подбери или у матери ситца на рукава не хватило?

Дедово замечание за плетнём отметили новым смехом и вознёй. Мальчик опять покраснел.

— Меня зовут Саша, — отвечал он. — И в Минске все так ходят. А гусака я не заметил, он сбоку стоял. Ну и подпрыгнул, как он зашипел. А они смеются, что я трус. И что босиком мне больно. И про маму. И что я городской. Я теперь и сам с ними дружить не хочу. Я сюда один поездом приехал и один уеду. Сейчас. И… вот!

Саша говорил, царапая ногтем плетёнку завалинки. Постепенно разгорячась, он отошёл от неё и, стоя перед дедом, при каждой фразе взмахивал кулаком. Договорив, он отвернулся и начал перебирать руками резинку трусов. Затем медленно, высоко подняв голову, пошёл назад по дороге.

— Не буду больше с ними играть, — повторял он упрямо. — Домой уеду. Там рябой Колька. И Петушок. И скоро война кончится, и меня мама опять…

Но тут кто-то потянул его за руку. Мальчик быстро оглянулся: перед ним, смущённо улыбаясь, стоял голубоглазый Ивашка, а за ним, кучкой, все мальчики. Только высокий Федоска держался поодаль, отвернувшись, как будто бы не со всеми шёл, а оказался тут случайно.

— Идём с нами раков ловить, — проговорил Ивашка застенчиво и чуть заикаясь. — Их там страсть сколько, под камнями.

Предложение было заманчивое, и все ребята, видимо, очень хотели помириться. Ивашка, держа Сашу за руку, смотрел на него уже весело. Любопытный Мотя забежал спереди, а маленький Андрейка высунулся из-за его спины и потрогал Сашину майку.

Саше и самому очень хотелось согласиться, он никогда ещё не видел раков в реке, но тут Федоска посмотрел на него так насмешливо, что он покраснел и выдернул руку.

— А вот вы сами спросите у деда Никиты, как пройти на Андрюшкин остров, тогда я с вами буду дружить, — проговорил он вызывающе и повернулся, чтобы идти. Но Федоска вдруг шагнул и загородил ему дорогу.

— Чего там — раки. Мы завтра в старый лес пойдём, — выпалил он.