Божественный Юлий   ::   Бохенский Яцек

Всего лишь скупые и осторожные замечания, рассеянные в первых разделах хроники, но сколько в них значения! Захватчик ссылается на историческое право реванша. Позже он больше никогда не мог воспользоваться этим аргументом. Он упоминает о моральных обязательствах в отношении «союзников», которые попали в беду и которым надлежит оказать помощь. Он намекает на справедливость богов, возможно, вмешавшихся в ход событий. Даже разрешает себе признаться в своих родственных чувствах, как бы прося принять их во внимание. Но приведены также резоны практические: угроза Провинции, хлебный район, нежелательное соседство. В будущем он все свои начинания будет обосновывать практическими соображениями. Поэтому стоит обратить внимание на интонацию «я не так прост» во фразе: «решил не ждать, пока гельветы, уничтожив все достояние союзников, доберутся до области сантонов». Цезарь любил показать, что он не так прост. При этом он следит за собой, чтобы не слишком горячиться. Тех, кто пытается его провести, он изобличает спокойно, деловито, но мимоходом, словно не желая себя компрометировать, слишком ввязываясь в это дело.

* * *



Так что же? – сказал Дивикон. – Война? Римский народ хочет войны? Если да, пусть скажет об этом прямо. Он, Дивикон, пришел, чтобы услышать собственными ушами, чего надо римскому народу. Потому что гельветы не хотят войны. У них, правда, было намерение идти через Провинцию. Но они не пошли, зато Цезарь вторгся в Галлию и перебил много гельветов. Разве был повод их убивать? Разве они учинили что-либо против римского вождя? В чем же дело? Может быть, Цезарю не по душе их эмиграция? Он, Дивикон, пришел сюда к римскому вождю заявить, что гельветы готовы пойти на уступки. Если римский народ заключит с ними мир, они направятся туда, куда скажет Цезарь, и осядут в том месте, которое назначит Цезарь. Они так сделают, потому что не хотят войны, повторял Дивикон.

Цезарь сразу заметил: варвар пал духом. Он старик. Цезаря еще на свете не было, когда он сражался с Кассием. На склоне лет он предпринял исполинское, если судить по его возможностям, дело, но быстро пал духом, после одной лишь битвы. А может быть, не после битвы? Может, ему достаточно было увидеть мост? Ибо мост на реке Арар был готов. Узнав, что в посольстве будет сам Дивикон, Цезарь нарочно выбрал для переговоров такое место, откуда открывался прекрасный вид на мост. Пусть Дивикон посмотрит на технику римского народа. Как-никак гельветы проторчали здесь двадцать дней, переправляясь на лодках, и то не успели перебросить все войско, а саперы Цезаря навели мост за одни сутки. Когда вождь гельветов глянул в ту сторону, он попытался не выдать своих чувств, но было видно, как это его ошеломило. Приступая к беседе, он весь дрожал. Война? – спрашивал он. – Неужели непременно война? Кто-то шепнул Цезарю, что Дивикону следовало бы стать на колени. Цезарь махнул рукой: зачем? Он и так уже трясется. Но он еще не сломлен, и, даже если станет на колени, вести с ним переговоры нет смысла. Этот галл соглашается на уступки прежде времени.

Старик, будто прочитав мысли Цезаря, вдруг приосанился. Надо ли понимать так, что римский вождь будет продолжать войну и преследовать гельветов, которые ни в чем не провинились? Если да, пусть Цезарь припомнит поражение римлян пятьдесят лет назад. Гельветы умели драться, и то, что тогда случилось, было не к чести римского народа. Позавчера римский еождь напал врасплох на жителей одной только тигуринской «волости» и почти всех перебил. Он, Дивикон, признает, что удар был страшный, но победа-то досталась легко, ох, как легко! Ведь никто не предвидел такого удара ножом в спину, а те, кто раньше перебрался через реку, не могли помочь соплеменникам.