Часы отдыха учителя Коржика   ::   Горький Максим

Потому что, хотя ты и говорил Люцилию: "ошибаются, о Люцилий, те, которые думают, будто судьба посылает нам благо и зло",- но ты в то же время утверждал, что "душа наша сильнее судьбы". Ныне же люди равнодушны ко благу и злу и силы в душе своей не имеют, подчиняясь первым ударам судьбы и покоряясь ей в рабство без борьбы, без стыда за себя... Таков, о Сенека, я, и таковых много...

Среди речи учитель делает паузы, наливает водку и пьёт, с каждой рюмкой всё более краснея.

Жесты его становятся порывистее, но они ещё тверды: он аккуратно до краёв наливает рюмки, и рука его не дрожит, когда он подносит их ко рту. Иногда, выпив рюмку, он шёпотом, в котором уже слышится пьяная хрипота, говорит:

- Пью, мама...

И, виновато улыбаясь, кивает головой портрету дородной женщины.

Потом он смотрит в окно...

Окно выходит в сад, и он видит там неподвижные, тёмные стволы лип и клёнов, ветви вишен и сирени, опушённые инеем, голубовато-серебристый снег; всё это неподвижно, и всё это молчит...

Когда же за окном воет вьюга, стволы деревьев и ветви кустарников то и дело скрываются за тучами снега, мягко ударяющего в стекла окна; скроются и появятся снова, появятся только на мгновение и снова исчезнут в мутных облаках снега. Кажется, что они не стоят, а мечутся по саду в ужасе. И вьюга так грустно поёт... А иногда она поёт зло и смеётся, обрывая свою песню.

Учитель смотрит на всё это, потом отворотится от окна, выпьет рюмку и снова смотрит. И снова пьёт.

В лунные тихие ночи он любит сидеть без огня. Когда он погасит лампу, - на момент вся комната точно вздрогнет и сразу наполнится тьмой... Но уже в следующий момент в окно льётся волна лунного сияния, она падает на стол, через него на пол и дальше, на широкий диван... На полосе этого света чуть намечены узорные тени от веток клёнов - там, в саду, под окном.

Учитель смотрит на них долго и пристально, как бы желая догадаться, зачем они тут, эти вечные тени, и что они говорят своими узорами. А когда в саду деревья колебает ветер, тени в комнате - на столе, на полу, на диване - движутся...

Антон Петрович вздыхает и крепко трёт лоб.

- Извини, мама... Ещё выпью.

И выпивает ещё... Часы уже давно пробили одиннадцать, и вот снова хрипят, задыхаются и отсчитывают двенадцать медленных и громких ударов, после чего где-то внутри их долго ещё звучит пружина унылым эхом истекших суток...

- "Жизнь идёт неустанной стопой, предавая забвенью былое, разрушая и снова творя..." - декламирует учитель в такт ударам часов... и протягивает руку к бутылке.

Но уже рука его неверна, и он не сразу наливает рюмку. Стекло задевает за одну из рамок, и грустный звук раздаётся в комнате...

- Извините, Женя... Это я, кажется, вас задел? - ещё внятно шепчет учитель, склоняясь к столу, и, облокачиваясь на него, улыбается портрету девушки, улыбается улыбкой доброй и как бы просящей прощения. - Какая вы славная девушка... И как щадит вас время... оставляя вас жить в моей памяти так долго. Уже двенадцать лет... Я всё прекрасно помню... Вы мне понравились сразу, и сразу же вы увидали это. Вам было приятно моё поклонение... Я понимаю. Да... Вы - умница, держали меня на большом расстоянии от себя и... Я выпью, мама... Прости...

- ...И вы уехали, исчезли, пропали... Я не успел вам в эти два месяца ничего сказать... Но я много думал о вас... Вы исчезли... да... осталась ваша карточка и я... Это хорошо... Было бы хуже, наверное, если б вы стали моей женой... К жене не сохраняют того уважения, которое имеют к возлюбленной... Вот вас нет... где вы?.. А я живу и помню вас такой, какой встретил. Вы, наверное, позабыли обо мне и...

- ...Я ещё выпью... мама! Твой сын спивается... Ничего... Он это понимает... он ещё не совсем... Ты не беспокойся, мама, он не уронит себя ниже, чем уж есть... Достаточно!..

- ...Быть может, вы, Женя, даже вовсе и не тот человек, каким я вас знаю... Наверное, такж есть... Достаточно!..

- ...