Человек проклят (О Достоевском)   ::   Вересаев В

Это растравление боли и это наслаждение ею было мне понятно: это - наслаждение многих обиженных и оскорбленных, пригнетенных судьбою".

Существа наземные даже и представить себе не могут, какие сокровища находит подпольный человек, разрабатывая странное свое богатство. Целые россыпи ярких, острых, сладострастных наслаждений открываются в темных глубинах этого богатства.

"В отчаянии-то и бывают самые жгучие наслаждения, - пишет подпольный человек, - особенно, когда уж очень сильно сознаешь безвыходность своего положения".

Герой повести "Игрок" говорит: "Есть, есть наслаждение в последней степени приниженности и ничтожества! Черт знает, может быть, оно есть и в кнуте, когда кнут ложится на спину и рвет в клочки мясо".

XVI

ЖИВАЯ ЖИЗНЬ

"Конец концов, господа: лучше ничего не делать! - заявляет подпольный человек. - Лучше созерцательная инерция! Итак, да здравствует подполье! Я хоть и сказал, что завидую нормальному человеку до последней желчи, но на таких условиях, в каких я вижу его, не хочу быть им... Нет, нет, подполье, во всяком случае, выгоднее. Там, по крайней мере, можно... Эх, да ведь я и тут вру! Вру, потому что сам знаю, как дважды два, что вовсе не подполье лучше, а что-то другое, совсем другое, которого я жажду, но которого никак не найду! К черту подполье!"

И он же в конце своей исповеди пишет:

"Мы все отвыкли от жизни, все хромаем, всякий более или менее. Даже до того отвыкли, что чувствуем подчас к настоящей "живой жизни" какое-то омерзение, а потому и терпеть не можем, когда нам напоминают про нее. Да взгляните пристальнее! Ведь мы даже не знаем, где и живое-то живет теперь и что оно такое, как называется".

Но рядом с этим глубоко в душах все время горит "зовущая тоска", все время шевелится смутное сознание, что есть она в мире, эта "живая жизнь" радостная, светлая, знающая свои пути. И от одного намека на нее сладко вздрагивает сердце.

"Видали вы лист, с дерева лист? - спрашивает Кириллов. - Я видел недавно желтый, немного зеленого, с краев подгнил. Ветром носило. Когда мне было десять лет, я зимой закрывал глаза нарочно и представим лист зеленый, яркий, с жилками, и солнце блестит. Я открывал глаза и не верил, потому что очень хорошо, и опять закрывал".

"Что же это за пир, - думает Мышкин, - что же это за всегдашний великий праздник, которому нет конца? У всего свой путь, и все знает свой путь, с песнью приходит и с песнью отходит; один он ничего не знает, ничего не понимает, всему чужой и выкидыш".

Где живет живое, как оно называется?

"Что же такое эта живая жизнь, по-вашему? - спросил князь.

- Не знаю, князь, - ответил Версилов. - Знаю только, что это должно быть нечто ужасно простое, самое обыденное и в глаза бросающееся, ежедневное и ежеминутное, и до того простое, что мы никак не можем поверить, чтобы оно было так просто, и, естественно, проходим мимо вот уж многие тысячи лет, не замечая и не узнавая".

Малым своим разумом Достоевский знает, в чем эта живая жизнь. Все в том же личном бессмертии. В комментариях к своему письму самоубийцы-материалиста он пишет: "Вера в бессмертие души человеческой есть единственный источник живой жизни на земле, - жизни, здоровья, здоровых идей и здоровых выводов и заключений".

Но, очевидно, не эту живую жизнь имеет в виду великий разум художника, говорящий устами Версилова. Ведь идея бессмертия души существует "многие тысячи лет", человечество не проходит мимо этой идеи, а, напротив, все время упирается в нее. А мы все ищем. Не в этом живая жизнь, которую чует Достоевский. Но не от него мы узнаем, в чем же она. Он сам не знает.

Тем не менее он знает все-таки что-то очень важное.