Чужая жизнь   ::   Расул-заде Натиг

Вспомнила старуха, как в то же почти время, - война еще шла, и было голодно, она одна осталась с детьми на руках, - вдруг, как снег на голову, ей, еще в самом цвете лет, еще по нынешним временам, можно сказать, молодой (это тогда в сорок-пятьдесят в стариках ходили, помирать собирались, хватит, говорили, пожили свое, говорили, а теперь шестидесятилетние не хотят, чтобы их стариками величали, мы, говорят, пожилые, старики - это после семидесяти, а о смерти думать надо уж никак не раньше восьмидесяти, вот так-то...), и сорока ей еще не было, сделал предложение сосед, одинокий вдовец, вернувшийся в первый год войны калекой, без ноги по колено. Он часто помогал ее семье, помогал в меру своих сил, на буровых рабочим работал, руки у него она до сих пор помнит, красивые были руки, натруженные, крепкие, пахли железом и нефтью, уверенные их движения вселяли бодрость даже в чужих людей. И вот он стал помогать ее большой семье, детей ее очень уж жалел, а помогая, стал и к ней невольно приглядываться, хотя поначалу и в уме у него ничего подобного не было. Приходил часто, привык к ним, да и дети очень привыкли и полюбили его, а она все стеснялась, все в келагай куталась, когда он заходил, говорила робко, чтобы не беспокоился в следующий раз, как люди, так и они, а сама-то одного боялась, говоря это, об одном думала, прося, чтобы не утруждал себя, не приходил, хоть и против воли своей говорила, но думала навязчиво об одном вдруг соседи не так поймут его частые посещения, начнут судить да рядить, сплетничать о ней? А он не придавал ее словам значения, потому что, как человек простой, с нехитрой, открытой душой, понимал все прямо и думал: она в самом деле не хочет утруждать его - и только и твердил одно: да какое же тут беспокойство, мне самому приятно заботиться о детях, своих-то, видишь, ханум, нет, не дал бог жене-покойнице... Ей и жалко его было, и боязно, что ходит; старшие дети уже большие, все понимали, но и они тоже были ему рады и даже не помышляли за что-то осуждать мать, и самой ей, что греха таить (да и грех ли, господи?), он нравился, работящий, ладный, хоть и без ноги по колено, а вот, не поверят даже, если сказать, иной раз не замечала этого его изъяна, до того был сноровистый, ловкий мужчина, все делал играючи, все у него выходило из-под рук крепко скроенным, удобным... Нравился ей, одним словом, хотя, упаси бог, она даже себе в этом не признавалась, да и некогда было думать о таких вещах, время было тяжелое, тревожное, грозное, только и успевала, что накормить, напоить, приодеть свою ораву... И вот - ну, конечно, не то, чтобы предложение, какие такие нежности при нашей необразованности и бедности - пришел как-то, застал ее наедине с сестренкой, ласково попросил ту, уже девушку, пойти немного погулять во дворе и, как только сестра ее вышла, так прямо и брякнул: мол, по сердцу ты мне, и если чувствуешь, что тоже ничем тебе не плох, то, может, оформим, как говорится, зарегистрируем, как говорится, наши эти самые отношения, а? Ведь ты подумай, детишки-, особливо младшенькие, растут без отцовской ласки, а я им заместо отца буду, да привыкли мы все друг к другу, верно я говорю, а? У нас, может, слыхала, в народе говорят: если хочешь жить как собака, а умереть как человек - женись, если хочешь жить как человек, а умереть как собака - не женись, ха-ха-ха...

Ну, это я пошутил, не сердись ты, больно пословица хорошая, верная, дай, думаю, скажу, некстати, значит, ввернул, ты уж не сердись... Ну, что же ты мне скажешь на это? А? Но она ничего не могла ответить - до того показалось его предложение невероятным. Ей, матери девятерых детей, предлагали идти замуж, уж не бредит ли этот человек? Это было дико для нее, чудовищно... Да и что люди скажут? И она только и могла, что замахать в ужасе руками на него, не в силах произнести ни слова, и почти что прогнала его в тот вечер необычно нелюбезным обращением. Но к детям он был уже крепко привязан, и прошло несколько лет, и началось строительство огромной, на всю страну прогремевшей электростанции далеко-далеко от их дома, от их города, от их республики, куда потребовалось много сильных и умелых мужских рук, - только тогда они потеряли его, отчаявшегося найти в ней взаимность, навсегда из виду.