Деревянный дом на улице Гоголя   ::   Домбровский Юрий Осипович

Я с ним недавно познакомился, он ненадолго приехал к Воронцову и поселился у него.

- А! - закричал Воронцов так, как будто я действительно был долгожданный, запоздавший гость. - Заходите, заходите! Самое время! Рая уж в ларек пошла.

- Я роман вам принес, - сказал я, - почитать хочу. Не против?

- А, это тот роман о Пугачеве? И Державине? - засмеялся Воронцов. Ну-ну, ну! Конечно, прочитайте. Правда, Николай?

- Я с удовольствием послушаю, - сказал его друг и отодвинулся, пропуская меня.

А тут уж подходила и веселая, смеющаяся Рая с туго набитым баулом.

Мы прошли в столовую. Рая расставила бутылки, достала стаканы.

- Нет, сначала послушаем, - сказал Воронцов. - Садись, Рая. Начинайте. Молчание! Слушаем!

Я начал. Это было мое первое публичное чтение: меня же слушали три человека!

2 глава

Тут мне хочется сказать несколько слов о романе и его герое. Оговариваюсь, отлично понимаю, что здесь это слово звучит попросту несерьезно. Ведь речь идет о произведении всего-навсего на 8 печатных листах, да притом еще и неоконченном, но что поделать? Во-первых, я тогда действительно замахнулся на роман, а во-вторых, у вещи этой менялось заглавие - в журнале она пошла под названием "Крушение империи", - но подзаголовок оставался неизменным. Итак, роман "Державин". Я его не дописал, не хватило ни сил, ни умения. Основная идея - преображающая сила творчества, власть творенья над творцом - требовала таких средств выражения, которых у меня тогда не было (не знаю, впрочем, есть ли они у меня и сейчас). На пушкинский вопрос: гений и злодейство - две вещи совместные ли ? - я задумал твердо ответить: нет! Ни в коем случае! Молодой Державин подходил для этого как нельзя более. В самом деле, не сходя, как говорится в ученых статьях, с твердой почвы фактов, невозможно понять, почему умный, дошлый, разбитной и довольно-таки бессовестный армеец, готовый пуститься во все тяжкие, оказался совершенно беспомощным, как только принялся за дело. Что он, этот народ не знал? В этих краях не жил? Да преотлично знал! Тут родился, вырос, жил и, как только получил свободу рук, так сразу просто закипел в действии. Он и убийц подбирал, снаряжал и подсылал к Пугачеву и заволжских старцев и, как въехал на коне, так сразу же целую мятежную деревню перепорол, мало этого, даже разработал обряд особой театрализированной казни - ночью в лесу рядом с церковным амвоном перед мокрым от страха попом вздернул двух бунтовщиков, а других заставил, стоя на коленях, бить лбами и целовать крест на верность. ("И. И. Дмитриев уверял, что Державин повесил сих двух мужичков более из поэтического любопытства, чем по необходимости", - писал об этом Пушкин. Ну чем не Буонаротти из "Моцарта и Сальери"?) Словом, был он до крайности деятельным, а получился из всего этого пшик! Под конец главнокомандующий, как я уже говорил, даже сулил вздернуть его на одном суку с Пугачевым. И самое главное - это было не просто проклятое невезение, не тяжелое стечение обстоятельств, а Рок, прообраз всей дальнейшей его жизни. Вот он приближен, взыскан, титулован, высочайше обласкан и ободрен, державная ручка возводит его все выше, выше! - иди, поэт! Гряди, поэт! И поэт, как во сне, начинает взбираться - один марш лестницы, другой - вот он уж так высоко, что скоро и лезть будет некуда, но р-р-раз! - и сорвался, и покатился с грохотом по ступенькам. Почему? Характер? "Я горяч и в правде черт"? Да, конечно, и это было; с кем-то разругался, с кем-то что-то не поделил, а раз в споре, забывшись, даже дернул императрицу за мантилью ("Посидите тут. Этот господин слишком уж распускает руки", - сказала она по этому случаю вбежавшему придворному), но главное все-таки не в этом.