Спроси у Ясеня ( Причастных убивают дважды)   ::   Скаландис Ант

— Ну, слава Богу, не Маша, — сказал я какую-то глупость и добавил, представляясь: — Михаил Разгонов, известный писатель.

— Правда, что ли? — спросила она, словно и впрямь знала такого писателя.

— Могу показать членский билет.

— Не надо.

Мы стояли на узкой тропинке очень близко друг к другу и курили. Стало уже совсем темно, и только огонек сигареты при каждой затяжке выхватывал из мрака ее чумазые щеки и крохотные капельки, застывшие на ресницах.

— Пошли, — сказал я, — чего тут стоять? Я же коньяку обещал.

«Ниссан» уютно светился изнутри маленькими внутрисалонными лампочками, и мне вдруг пришло в голову, что, прежде чем доставать свою походную фляжку, следует, как выразился этот Тополь, «пошукать в багажнике». Почему-то я решил, что там и коньяк будет. И можете удивляться, но я не ошибся.

Коньяк я увидел почти сразу, едва открьи большую створку задней двери и смахнул с верхней коробки в сторону бесчисленные пакетики с орешками, сушеными фруктами, конфетами и печеньем. Я увидел коробку коньяка «Хэннеси». Запечатанную коробку. Сомнений не было. Это я возил в коробке из-под компьютера картошку или в коробке из-под голландского бренди Андрюшкины шмотки. А в этой машине коробок «из-под» явно не держали. Здесь было все без дураков: раз коробка «Хэннеси» — значит, шесть бутылок роскошного французского коньяка. Я вынул одну.

— О! — сказала Татьяна. — Красиво жить не запретишь.

— К сожалению, — сообщил я, срывая черное колечко плотной фольги и аккуратно вынимая пробку, — традиционных для этого напитка фужеров в форме тюльпана я с собой не захватил, есть только пластиковые стаканчики.

— Сойдет, — улыбнулась Татьяна.

Улыбнулась впервые за вечер. А улыбка у нее была чудесная, какая-то по-детски чистая и беззаботная. И опять накатило. Все тот же ностальгически сладкий и горький одновременно поток ассоциаций: Майка… Лозова… Чистякова… Белый лед арены… белые костюмы… белый снег на замерзшей реке… белый дом… белые цветы на могиле… «белый, белый день»…

— Выпьем! — сказал я решительно, отгоняя наваждение.

— Со свиданьицем! — предложила она.

— Со свиданьицем, — согласился я.

Коньяк был мягким и изысканно ароматным, но я выпил свои сто грамм одним махом. Удивительно, что Татьяна сделала то же самое, хотя я налил нам поровну, и не закашлялась, не поперхнулась, а, облизнув губы соблазнительным язычком, сказала:

— Класс!

Мы помолчали, смакуя оставшийся во рту тонкий привкус. Потом она спросила:

— Тачку на гонорар, что ли, купил?

— Издеваешься? На гонорар от последнего романа едва можно было купить видеодвойку. Теперь мало кому платят так, как раньше. Да и тачка-то не моя, — поспешил я добавить зачем-то. — Конторская. Видишь, номер какой?

— В номерах я ничего не понимаю. А ты, значит, водитель, а не писатель, — разочарованно протянула она.

— Нет, — сказал я, — особо ценный сотрудник, которому доверяют такую машину.

— Вот как. — Не очень-то она мне верила. — И чем же ты занимаешься?

— А вот это, дорогая моя Танюшка, коммерческая тайна.

— Понятно. Ну а едешь-то ты куда?

— Хороший вопрос. Я бы сказал — законный. На него не ответить трудно. Но можно я отвечу вопросом на вопрос? Ты куда-нибудь торопишься?

— Теперь уже нет.

— Что значит «теперь»?

— Н-ну, во всяком случае, до утра мне спешить некуда.

— Аналогично. Я тоже утром жду именно здесь одного человека.

— Женщину? — спросила она быстро.

— А это имеет значение?

— Может быть. — Татьяна загадочно улыбнулась.

— В таком случае отвечаю как на духу: я жду мужчину и сексуального влечения к нему не испытываю. А больше я ничего о себе не скажу. Давай поиграем в «Последнее танго в Париже».

— Уже не получается: мы назвали друг другу свои имена.

— Но ты не назвала фамилию.