Деревушка   ::   Фолкнер Уильям

Так вот, стало быть, он приходит к нам и арендует эту землю, на которую мы в нынешнем году уже совсем было рукой махнули, и мы, чинно-благородно, как полагается, отпускаем ему товар из своей лавки. И он снимает урожай, хозяин чин чином его продает и кладет денежки в карман, а когда этот малый приходит за своей долей, тут-то хозяин ему и говорит: "Что это такое я слышал насчет тебя и какой-то там конюшни?" Только и всего. "Что это такое я недавно слышал насчет тебя и какой-то конюшни?" - Две пары глаз впились друг в друга - мутноватые, чуть навыкате и маленькие, жесткие, голубые. - Что он на это скажет? Что он сможет сказать, кроме: "Ладно. Что вы теперь со мной сделаете?"

- Ты потеряешь на товарах, которые он из лавки возьмет.

- Тут уж ничего не попишешь. Но в конце концов если человек задарма, за здорово живешь, убирает тебе урожай, можно, по крайней мере, его кормить, пока он работает... Обожди-ка, - вдруг сказал он. - Сто чертей, да и того-то делать не придется, я просто подброшу ему на порог охапку трухлявых дранок и спички назавтра, как он управится с окучиванием, и он поймет, что его песенка спета и что ему ничего не остается, кроме как снова собираться в дорогу. Так он уедет на два месяца раньше, меньше возьмет в лавке, а нам нужно будет только нанять поденщиков, чтобы собрали его урожай. - Они пристально глядели друг другу в глаза. Для одного дело было уже сделано, закончено, он видел воочию его результаты, хотя сейчас, когда он говорил об этом, до конца оставалось еще добрых полгода. - Сто чертей, куда ему деваться! Он и не пикнет! Не посмеет!

- Гм, - сказал Билл. Он вынул из кармана расстегнутого жилета прокуренную тростниковую трубку и принялся ее набивать. - От таких лучше подальше держаться.

- Ладно, - сказал Джоди. Он достал зубочистку из фарфоровой коробочки и откинулся на спинку стула. - Конюшни поджигать никому не позволено. А ежели кто охоч с огнем баловаться, поделом ему, пускай на себя пеняет.

Он не поехал заключать контракт ни завтра, ни послезавтра. Но на третий день, после полудня, привязав свою чалую лошадь к столбу галереи, он сидел за конторкой в задней комнате лавки, ссутулившись, сдвинув черную шляпу на затылок, положив на бумагу темную мохнатую руку, неподвижную и тяжелую, как окорок, и, зажав перо в другой, своим неуклюжим, медленным размашистым почерком писал контракт. А через час, с контрактом в кармане, аккуратно промокнув и сложив бумагу, он был уже в пяти милях от деревни и остановил лошадь на дороге, заметив фургончик. Видавший виды фургончик был покрыт засохшей зимней грязью и запряжен парой косматых лошадок, пугливых и беспокойных, как горные козлы, и почти таких же малорослых. В задке фургончика была установлена железная будка, с виду настоящая собачья конура, разрисованная под домик, и в каждом нарисованном окошке над нарисованною швейной машиной застыло в глуповатой улыбке нарисованное женское лицо, и Уорнер, огорошенный и растерянный, уставился на владельца фургончика, который приветливо осведомился:

- Я слышал, Джоди, у вас новый арендатор?

- Сто чертей! - сказал Уорнер. - Да неужто он и вторую конюшню подпалил? Его раз поймали, а он снова за свое?

- Как сказать, - ответил владелец фургончика, - утверждать ничего не стану. Поджигал он там чего или не поджигал, не знаю, могу только сказать, что две конюшни загорелись и что он к этому имеет какое-то касательство. Огонь, можно сказать, бежит за ним по пятам, как за иными людьми собаки. Он говорил приятным, ленивым, ровным голосом, так что сразу и не разобрать было, что проницательности в нем даже больше, чем насмешки. Это был Рэтлиф, агент по продаже швейных машин. Он жил в Джефферсоне и разъезжал по четырем окрестным округам на своих крепких лошадках, в фургончике с размалеванной будкой, где хранилась настоящая швейная машина.