Десятииеновая бумажка   ::   Акутагава Рюноскэ

Удивительным было то, что и от его залысины на лбу, и от глаз за сильными стеклами очков, и от коротких усов… а если прибегнуть к некоторой гиперболе, то и от поблескивающей никотином трубки веяло необычным, поистине очаровательным, почти женским смущением. Пораженный Ясукити, не спросив даже: «У вас ко мне дело?» – уставился на старого преподавателя, такого простого и близкого сейчас.

– Хорикава-кун, это очень мало, но…

Скрывая за улыбкой смущение, Авано-сан протянул Ясукити сложенную вчетверо десятииеновую бумажку.

– Это, конечно, мало, но на билет до Токио хватит.

Ясукити растерялся. Занять у Рокфеллера – об этом он часто мечтал. Но взять в долг у Авано-сан, – такое не могло прийти ему в голову. К тому же он сразу вспомнил, что лишь сегодня утром разглагольствовал о трагедии литературного поденщика. Ясукити покраснел и стал запинаясь отказываться.

– Нет, что вы, честно говоря, карманных денег… карманных денег у меня действительно нет, но… стоит мне съездить в Токио, и я все улажу… кроме того, я передумал и не поеду, так что…

– Ну что вы, берите, все же лучше, чем ничего.

– Мне в самом деле не нужно. Благодарю вас…

Авано-сан вынул трубку изо рта и растерянно посмотрел на сложенную вчетверо десятииеновую бумажку. А когда поднял глаза, спрятанные за стеклами очков в золотой оправе, в них все еще сквозила смущенная улыбка.

– Вам виднее. Ну что ж… простите, что оторвал вас от дела.

И Авано-сан, с таким видом, будто это ему отказались дать в долг, быстро спрятал десятииеновую бумажку в карман и заспешил к своему столу, скрытому полкой, установленной словарями и справочниками.

Наступившая тишина окончательно лишила Ясукити покоя. Он даже взмок и, вынув из кармана никелированные часы, стал рассматривать свое лицо, отражавшееся в крышке. Привычка смотреться в зеркало всякий раз, когда он терял душевный покой, появилась у Ясукити лет десять назад. Правда, отраженное в маленьком кружке крышки часов лицо расплылось, нос разросся до огромных размеров. К счастью, и этого оказалось достаточно, чтобы в его сердце постепенно начал воцаряться покой. И одновременно он все острее испытывал сожаление, что отверг дружелюбие Авано-сан. Авано-сан, конечно, нисколько не волновало, вернут ему десять иен или нет, он лишь предвкушал наслаждение при мысли о том, с какой радостью они будут приняты. И очень невежливо отвергнуть его предложение. Мало того…

Ясукити почувствовал, что не в силах устоять перед этим «мало того», как перед сильным порывом ветра. Мало того, после мольбы о помощи отклонить благодеяние – непростительное малодушие. Чувство долга, на него можно наплевать. Главное – сделать все, чтобы не стать трусом. Хорошо, он возьмет в долг… предположим, возьмет, – но до двадцать восьмого, пока не получит жалованье, никак не сможет их вернуть. Он спокойно брал авансы под свои будущие произведения. Но две с лишним недели не возвращать долг Авано-сан, это, пожалуй, хуже, чем стать нищим…

Минут десять Ясукити колебался, затем спрятал часы в карман, и с воинственным видом направился к столу Авано-сан. Тот, окутанный клубами табачного дыма, в своей обычной позе сидел за столом, где в строгом порядке были расставлены коробка табака, пепельница, журнал учета посещений, бутылка с клеем, и читал детектив Мориса Леблана [9] . Увидев Ясукити, Авано-сан отложил книгу, полагая, что у того какой-то вопрос по учебнику, и спокойно посмотрел ему прямо в лицо.

– Авано-сан! Одолжите мне, пожалуйста, деньги, которые вы только что предлагали. Я все хорошенько обдумал и решил взять их.

Ясукити выпалил это одним духом. Он смутно помнит, что Авано-сан встал из-за стола, но ничего не сказал. Какое у него было при этом лицо – этого он, видимо, не заметил. Теперь, когда уже прошло лет семь или восемь, Ясукити помнил только огромную правую руку Авано-сан, протянутую прямо к его лицу.